— Глеб, Толя! Идите скорей!
Видно было, что он хочет рассказать что-то смешное и боится, что не все его услышат. Ему ужасно редко удавалось рассказывать смешное; хотя он много раз пытался, но все получалось что-то не то.
— Ну, Коля, говори же, — сказала Сумкина. — Все уже здесь.
Коля вскочил на парту и сделал такие глаза — они у него почти выкатились.
— Там в учительской… в учительской, я слышал, как… — тут он замер, выжидая, — как этой Дине Борисовне поставили за урок пару, во!
— Ну и что? — сказал Дергачев. — Что ж тут смешного? И верно, никто не засмеялся.
— Как же? Сама учительница и сама же получает пару — разве не смешно? Все наоборот. Вы только подумайте, как это смешно, — уговаривал Коля. Ему всегда казалось, что если наоборот, то уж страшно смешно; и все его истории были похожи одна на другую — то он видел, как пожарное депо и вдруг загорелось, или, например, ехала «Скорая помощь» и вдруг кого-то задавила; никто не смеялся этим историям.
— Эх ты, комик, — сказал Басманцев. — Слезай с моей парты.
— Ну и слезу, — сказал Коля, — подумаешь. Вы меня еще вспомните. Я вам такое расскажу — вы все лопнете от смеха, тогда будете знать.
— И этот взрыв, этот ужасный взрыв, — говорила Татьяна Васильевна. — Как вам такое пришло в голову. Хорошо еще, что никто не пострадал. И где вы только достали взрывчатку?
— Да это же совсем не опасно, — сказала Дина Борисовна и полезла в портфель.
— Нет-нет, прошу вас, хватит! — воскликнула Татьяна Васильевна. — С меня хватит. Вы совершенно сорвали план урока. Вместо трех учеников успели спросить только одного. Один ученик целых двадцать минут говорил о посторонних вещах, и времени, конечно, не осталось. Новый материал изложили из рук вон плохо. Бэкон, Бэкон и Бэкон, и даже не успели рассказать, как он погиб. Кстати, я немного забыла — чем кончился этот суд над ним?
— Его осудили, он просидел в тюрьме четырнадцать лет, — сказала Дина Борисовна.
— Ах да, теперь вспоминаю. Но это неважно. Честно вам сказать, я за всю свою жизнь не видела такого плохого урока. Подумайте, Дина Борисовна, может, вам лучше переменить профессию. Еще не поздно.
— Нет-нет, это невозможно, — испуганно сказала Дина Борисовна. — Только не это.
— Да почему же? Есть масса профессий ничуть не хуже.
— Нет, мне обязательно надо эту. Дайте мне попробовать еще раз; может, у меня получится.
— А если вы опять сорвете урок?
— А если, а если, — сказал вдруг Сергияковлич. — Но так же нельзя, уважаемая Татьяна Васильевна. — Он стряхнул очки с кончика носа и посмотрел на нее поверх ободков.
— Не понимаю, сказала Татьяна Васильевна.
— Нельзя так требовать с первого раза. Гвоздь! Попробуйте вбить в стол простой гвоздь — с первого раза у вас ни за что не получится. Надо как-то помочь молодому педагогу Дине Борисовне, дать ей возможность познакомиться с ребятами, привыкнуть.
— Да, пожалуйста, — сказала Дина Борисовна.
— Я предлагаю вот что. Пусть она месяц поработает у них вроде пионервожатой, проведет несколько мероприятий; и тогда мы посмотрим — можно доверять ей учеников или нет. Ну как, вы согласны?
— Да, конечно, я согласна, — сказала Дина Борисовна.
— Если будет трудно, обращайтесь сразу ко мне, не стесняйтесь. Но сначала хорошенько обдумайте все мероприятия — это самое важное.
— Я пойду с ними в планетарий.
— Нет, в планетарий они уже ходили. Вы не торопитесь. Обдумайте все хорошенько.
— Конечно, я что-нибудь придумаю.
— Ну хорошо, — сказала Татьяна Васильевна. — Только, пожалуйста, чтобы ничего не взрывалось.
ФИНСКИЕ ЛЫЖИ
Глеб натирал лыжи мазью и не заметил, как за его спиной из-под одеяла вылез Сенька.
— Ты куда? — спросил Сенька. — В спортшколу?
— Нет, мы сегодня на лыжах. Всем классом. В спортшколу завтра.
— А зачем тебе в спортшколу? С кем тебе надо подраться?
— Ни с кем. Мы там занимаемся.
— А мне надо подраться. С Женькой Карташовым, знаешь?
— С Женькой? Вы же с ним друзья.
— Были друзья, а теперь нет. Он меня оскорбил. Я теперь ему покажу, он у меня узнает, как оскорблять. Не слыхал, в нашей спортшколе есть бокс?
— Ты лучше скажи, как он тебя оскорбил. Может, тебе не в бокс надо, а прямо в стрелковый кружок — из винтовки «кых»! Или в самбо.
— Он сказал, что я красавчик. «Ты, — говорит, — такой красавчик, такой миленький, просто прелесть». Это его сестра так научила. Я ему говорю: «Женька, не дразнись, а то я с тобой подерусь». А он говорит: «Ты не умеешь. Я тебе как дам, ты у меня, знаешь, куда улетишь!»
— Женька даст, — сказал Глеб. — Он здоровый.
— А я научусь. Я ему говорю: «Знаешь, теперь какие кружки есть. Я пойду, меня сразу запишут».
— Иди в самбо, — сказал Глеб. — Это для тебя лучше всего. Там и силы не нужно — одни приемчики. Приходи завтра, я тебе покажу, где они занимаются.
У вокзала улицы уже высохли, как летом, и было смешно смотреть на людей с лыжами — не верилось, что где-то еще есть снег, по которому можно ездить. Дина Борисовна стояла па самой верхней ступеньке, чтобы было заметней, и махала подходившим ребятам желтой варежкой, надетой на лыжную палку, — махала, махала, пока варежка не сорвалась и не улетела в толпу.
— Вот так всегда, — сказала Сумкина, отмечая в списке. — Все придут, а Косминского нет. Вечно он опаздывает, а еще говорит, что Косминский — это все равно, что Космический — одно и то же.
Потом пришел, наконец, и Косминский с большим мешком за спиной, и все побежали к поезду.
— Чего это ты столько набрал, — спросил Глеб, щупая мешок. — А это что? Какой-то ящик.
— Да нет, — ответил Косминский, — это шахматы. А вдруг, думаю, мне захочется поиграть в дороге. Я специально за ними вернулся — потому и опоздал.
— А рояль ты не захватил? — спросил Толян. — Ты же любишь играть на рояле — вдруг тебе захочется.
— Ладно-ладно, — сказал Косминский, — вот захотите в шахматы сыграть, тогда еще попросите.
Поезд тронулся и быстро проехал мимо опоздавших людей, мимо тоннелей и старого железнодорожного плаката в конце платформы, на котором все успели прочитать только три слова: «…можете потерять жизнь…»
— Как это? — заволновался Свиристелкин. — Почему потерять, из-за чего? Ты не видел, что там дальше написано?
— Не видел. Дальше маленькими буквами, не разобрать.
— Ребята, не расходитесь, садитесь поближе, — говорила Дина Борисовна.
— Не так, да не так же, — шептала Сумкина. — Ты сюда, а ты сюда — мальчики отдельно, девочки отдельно.
