С этими словами он попробовал указательным пальцем острие стрелы. И здесь мне внезапно припомнились всякие истории про индейских охотников за черепами, вооруженных духовыми ружьями, пуляющими стрелками, замоченными в смертельном яде кураре.
— Стой! — заорал я, — Не трогай эту гадость! Брось ее!
Старик в испуге отшатнулся и выронил стрелу.
— Уходим с балкона!
Мы бросились в свой номер и закрыли балконную дверь.
— Что такое? — Старик смотрел на меня с явным удивлением. — Какая муха тебя укусила?
— Яд ку-ра-ре! — раздельно произнес я, тяжело дыша от волнения, — Даже самая мизерная доза его смертельна… Ты оцарапал палец?
Мы бросились разглядывать его палец, для мельчайших подробностей, под ярким светом фонарика и с помощью увеличительного стекла. К счастью палец был цел, никаких следов царапины на нем не было. Палец, тем не менее, был тщательно вымыт с мылом и обработан чистым спиртом. Казалось, все обошлось.
Но к утру, вся рука Старика полностью распухла, напоминая собой длинный и толстый батон докторской колбасы, а он стал испытывать весьма ощутимую тягучую боль. Мы изрядно струхнули, ожидая самых плохих последствий.
Местный лекарь, к которому нас направил портье, все же нас успокоил. Он выразился примерно так: если бы яд проник в кровь, синьор лежал бы уже в гробу, а так — ничего страшного, обойдется. Яд проник всего лишь под кожу и оказал свое воздействие только на ткани и мышцы.
Какой это яд, он сказать не смог, мол, всяких ядовитых тварей здесь многие сотни. И дал нам каких-то таблеток, которые нужно принимать через каждые два часа. Это было утешением, хотя и страшноватеньким. Что же это за яд, лишь прикосновение к которому, чуть не лишило жизни.
Но, действительно, уже к вечеру опухоль стала спадать. А боль и, возможно, страх перед последствиями Старик глушил старинным народным средством, сами понимаете каким. К ночи он стал совершенно хорош и обращался ко мне со страстными призывами встать на тропу войны с неизвестными покусителями на его драгоценную жизнь.
Наутро рука Старика обрела свой натуральный вид и он настолько ободрился, что не потребовалось даже опохмелки его измученному организму. Вначале мы пополемизировали насчет инцидента с отравленной стрелой и пришли к выводу, что это был просто акт устрашения. По нашим познаниям индейцы были прекрасными стрелками из духовых ружей и промахнуться, к примеру, в мощную фигуру Старика было просто невозможно. Хотели бы убить, не ждали бы нашего появления на балконе, да еще в вечернее время. Днем из любого окошка, метров с пяти, наверняка. Или из проезжавшей мимо автомашины — тормознул, фукнул в упор и по газам. Чего проще. Но возможен и вариант, что убить хотели только одного из нас, что ни говори, а яд-то был всамделишный. А затем совсем неожиданно стали обсуждать возможность взятия с собой нашего француза. Понятное дело, его участие сняло бы все проблемы поиска сокровищницы, но…
— А, если ему станет хуже? Что сворачивать экспедицию и возвращаться назад? — я был против участия Пьера.
Старик придерживался противоположного мнения, и приводил веские доводы в пользу этого.
— Да он еще нас с тобой переживет! — горячился он. — А нам потребуется чуток больше недели, чтобы возвратиться назад.
Но судьба не отвела нашему новому другу даже несчастной недели. Буквально через полчаса после этих слов к нам поднялся вездесущий портье и принес весть о кончине француза.
Два дня нам со Стариком потребовалось на похороны и выполнение его последней воли. Конечно, эта утрата была для нас болезненной во всех отношениях.
Но все было готово, и труба звала нас в поход. Единственно, что оставалось сделать — это найти проводника. Не потому что мы опасались за прохождение маршрута. Нет, здесь мы были старыми волчарами и сбиться с пути не боялись. Главной проблемой мы видели отсутствие в нашей экспедиционной команде специалиста по связям с общественностью. Проще говоря, толмача и знатока местных обычаев.
Про живущих в джунглях представителях индейских племен мы наслушались и начитались массу различных страшилок. От пожизненного рабства до прозаического людоедства. К тому же, с помощью бывалого проводника мы преодолевали бы опасности, связанные с местной флорой и фауной.
Как ни удивительно, но проводник объявился сам. По рекомендации того же гостиничного портье. Это был тамошний креол, похожий на камердинера, вольно или невольно составлявший компанию за одним столиком с речистым, но оказавшимся недрачливым, негром.
Нас подкупила его искренность. Креол сразу признался нам, что был слугой нашего француза (вот откуда внешность и повадки отставного камердинера) и был изгнан по подозрению в отравлении. И тут же поклялся на карманной библии, что к отравлению хозяина совершенно непричастен. Мы ему поверили. Как оказалось потом — зря. Но выбирать особо не приходилось, а время поджимало. К тому же наш постоянный источник знаний портье охарактеризовал его, как человека невредного и хорошо знающего здешние обычаи. Звали его Алозио.
Не буду полностью описывать наше путешествие до заветной тропы, ведущей к кратеру потухшего вулкана. В целом, страхи о джунглях, сельве и их свирепых обитателях не оправдались. Соблюдая простейшие правила безопасности, особенно в части потребления воды и пищи, а также меры предосторожности от назойливых вездесущих насекомых, можно путешествовать в этих краях месяцами. Но некоторые выдержки из дневника, который скрупулезно вел Старик, все же приведу.
Напа — левый приток Амазонки, длиной около двух тысяч километров. Нехилая речка, однако. Если сравнить ее со знакомыми нам реками, то Дон, например, будет поменьше почти на двести кэмэ, а полноводный Рейн почти на семьсот. А протекающий по Беларуси батюшка-Неман имеет длину всего лишь девятьсот тридцать семь километров. Сличайте.
Вся эквадорская Амазония занимает почти половину территории страны. Эта зона представляет собой жаркую и влажную сельву, труднодоступную, и потому не до конца изученную. Здесь мало крупных населенных пунктов, а природа осталась практически нетронутой.
Все наше речное путешествие заняло четыре дня. Вначале ширина реки составляла около четырех километров, а течение было плавным и несильным. Наш небольшой моторчик без труда тащил лодку против течения и ни разу не дал сбоев. Правый берег был высоким скалистым и обрывистым. В нем виднелись многочисленные рукотворные пещеры. То ли это были древние жилища, то ли не менее древние рудничные разработки — сложно определить. Но по вечерам из этих пещер вылетали целые тучи летучих мышей, издавая какой-то противный скрипучий шелест.
Левый берег был значительно ниже, покрыт известняковыми отложениями и глинистым песком. Временами мимо нас шла сплошная песчаная стена, высотой около трех метров, вся в черных точках ласточкиных гнезд-нор. Буквально десятки тысяч ласточек постоянно крутились в этих местах, проглатывая на лету насекомых, которых было повсюду бесчисленное множество.
По пути нам встретилось несколько десятков речных островов, поросших густым лесом. Как правило, на прилегающих к ним отмелям, торчали длинные черные морды здешних кайманов. Их длина была от двух до пяти метров, а вид весьма свирепым. Что касается знаменитых прожорливых пираний, мы их не видели, но и в воду лазить не осмеливались.
