Это была маленькая комната, посередине которой стоял круглый стол. Лэрд сидел лицом к двери, а Фергюс расположился между столом и камином.
— Это что ещё такое, дьявол вас побери? — воскликнул лэрд. — Будь он проклят совсем!
Его блуждающему взгляду понадобилось больше времени, чем рассчитывал Гибби, так что когда с этим восклицанием он поднял глаза от поданной ему карточки, то сразу увидел, что тот, кого только что проклял, стоит посередине комнаты между ним и открытой дверью. Проповедник, уютно устроившийся за столом, даже не попытался скрыть улыбку, с которой он нарочито не замечал появления сэра Гилберта. Лэрд поднялся, негодуя и чувствуя некоторое замешательство от того, что его застали врасплох.
— А! — произнёс он, но это было даже не слово, а лишь неясный звук. — Чем, позвольте спросить, я… э–э–э… обязан… Видите ли, я не имею чести знать Вас, мистер… мистер…
Тут он снова посмотрел на карточку, поискал и открыл свой лорнет и с нарочитой тщательностью прочитал написанное на ней имя, своей неучтивостью пытаясь выиграть время и собираясь с силами для дальнейших слов. Гибби продолжал стоять с таким безмятежным спокойствием, как будто стоял посередине портняжной мастерской, позволяя снять с себя мерку.
— Мистер… Ах, да, теперь я вижу! Так Вы говорите, Гэлбрайт? — проговорил наконец лэрд. — Так чем же я, мистер… — он ещё раз взглянул на карточку, — Гэлбрайт, обязан чести Вашего неожиданного и… я должен сказать, непредвиденного посещения, да ещё и в столь необычный час для делового визита? То есть, я предполагаю, что Вы пришли по делу, поскольку не имею чести быть с Вами знакомым.
Он выпустил лорнет, звякнувший о пуговицы его жилета, небрежно швырнул карточку на стеклянное блюдо, поднял свои белесые глаза и устремил на сэра Гилберта самый пристальный взгляд, на который только был способен. Он уже довольно много выпил, и это было видно, хотя вино ещё не успело замутить его рассудок.
В ответ на его слова Гибби вытащил из нагрудного кармана написанный им документ и, как прошение, протянул его лэрду. Мистер Гэлбрайт язвительно усмехнулся и не стал бы даже к нему прикасаться, но, заметив гербовую печать, по старой привычке протянул руку. По той же привычке — а может, из–за того, что ему было мало света, — он присел к столу. Гибби всё так же стоял, а Фергюс спокойно разглядывал его с видом самодовольного превосходства. Лэрд прочёл про себя следующее:
Я, Гилберт Гэлбрайт, баронет, настоящим даю обязательство и обещаю передать мисс Джиневре Гэлбрайт, единственной дочери мистера Томаса Гэлбрайта, эсквайра, все документы, подтверждающие права собственности на дом и землю поместья Глашруах, в тот день, когда она выйдет замуж за Донала Гранта, магистра. Я передам имение в её полную собственность и распоряжение, чтобы в дальнейшем она могла поступать с ним по своему желанию.
Гилберт Гэлбрайт,
Старый особняк Гэлбрайтов,
Висельный холм,
март такого–то числа и года.
Лэрд по–индюшачьи вытянул свою худую шею, в горле у него что–то невнятно забулькало. Он швырнул документ Фергюсу и, повернувшись на стуле, злобно посмотрел на Гибби. Затем, внезапно вскочив на ноги, он воскликнул:
— Да что ты себе позволяешь, мошенник, оскорбляя меня в моём собственном доме? Да провались ты со своими наглыми выходками!
— Это обман, явный обман! И к тому же довольно глупый! — объявил Фергюс, прочитавший бумагу. — Глупый и неоправданный. Всем известно, что Глашруах находится в собственности майора Калсамона.
Тут лэрд ещё раз выругался, чтобы дать волю своей ярости.
— Прошу Вас умерить свой гнев, дорогой сэр, — продолжал Фергюс. — Право, эта чепуха не стоит того, чтобы так из–за неё сердиться. Какой–то прохиндей сыграл над этим бедным малым злую шутку, по каким–то недобрым побуждениям убедив его в явной лжи. Конечно, всё это очень неприятно, но Вы должны простить его. Вряд ли можно считать его виновным и способным отвечать за свои поступки, принимая во внимание его природные недостатки.
— А ты ступай вон, — добавил он, через стол обращаясь к Гибби. — И поторопись, пока не стало ещё хуже. Тебя просто надули.
Когда Фергюс заговорил, лэрд повернулся к нему и всё это время смотрел на священника безжизненными, но блестящими глазами. Когда же тот обратился к Гибби, лэрд опять уставился на пришедшего с такой же ненавистью, как и прежде. Бедный Гибби стоял, улыбаясь, качая головой и отчаянно жестикулируя, но лэрд был сейчас в таком состоянии, что даже не вспомнил (и не хотел вспоминать) о его немоте.
— Почему ты ничего не говоришь, глупец? — заорал он. — Прекрати корчить рожи и убирайся! Убирайся, а не то я швырну в тебя графином!
Гибби показал на бумагу, лежащую перед Фергюсом, а затем положил ладонь сначала на свои губы, а потом на сердце.
— Пропади ты пропадом, шут проклятый! — выкрикнул лэрд, задыхаясь от ярости. — Убирайся, а не то, Бог свидетель, я размозжу тебе голову!
Фергюс поднялся и обогнул стол, чтобы встать между ними. Но лэрд уже схватил щипцы для колки орехов и швырнул их в Гибби. Щипцы ударили его прямо в лоб, и из раны тут же брызнула кровь. Гибби отшатнулся назад.
Фергюс схватил лэрда за руку и попытался его утихомирить.
Вопли и ругань отца донеслись до комнаты Джиневры, и она побежала в гостиную, так что, когда она показалась в дверях, Гибби почти что упал ей на руки. Она на секунду поддержала его и посмотрела ему в лицо с таким нежным испугом, что это придало ему силы. Он снова вскочил на ноги, прижимая к ране её носовой платок. Фергюс двинулся было к нему с мирным намерением выпроводить его из дома, пока не случилось чего–нибудь похуже, но Джиневра преградила ему дорогу. Тут бешенство её отца вскипело с новой силой и вырвалось на волю. Он буквально обезумел. Схватив дочь за плечи, он силком поволок её из комнаты. Фергюс взял Гибби за руку и уже собирался было мягко, но настойчиво выставить его за дверь, как вдруг Джиневра вскрикнула. Она сопротивлялась, не желая уходить, пока Гибби не окажется в безопасности, и отец в гневе ударил её. Гибби рванулся ей на помощь.
Фергюс думал, что держит его вполне надёжно, но даже не представлял, насколько он силён. В следующее мгновение, придя в себя, он обнаружил, что лежит на столе посреди разбитого стекла и фарфора. Мгновенно заперев за собой дверь гостиной, Гибби подскочил к лэрду, который тащил свою дочь, теперь уже почти не сопротивлявшуюся, вверх по лестнице. Он обхватил лэрда сзади за поясницу, отнёс его в соседнюю комнату и также запер. Потом он вернулся к Джиневре, неподвижно лежавшей на лестнице, подхватил её на руки, выбежал с ней из дома и не останавливался до тех пор, пока не добрался до дальнего конца улицы и не свернул в тихий и пустой переулок.
Когда горничная выпустила лэрда и Фергюса из заточения, они обнаружили, что враг исчез, и подумали, что Джиневра вернулась к себе в комнату. Чем они занимались потом, нам совсем неинтересно.
Гибби остановился возле тусклого и дымного масляного фонаря. Он почувствовал, что тело Джиневры напряглось, и понял, что она приходит в себя.
