— Я так и думала. Поэт и плот — это не одно и то же. Поэт — это человек, который стремится своей радостью поделиться с другими.
— А, понятно. Как продавец сластей?
— Не совсем. Ладно, что толку объяснять. Я не послана учить тебя, вот ничего и не выходит. Однако мне пора. Но сначала посмотри внимательно на того человека.
— Не слишком-то быстро он гребёт, — заметил Алмаз. — То окунёт весло в воду, то вытащит.
— Смотри, что сейчас будет! — сказала Царица Северного Ветра.
Она, точно бабочка, вспорхнула над водой, и река подёрнулась рябью, когда она пролетала. Человек на плоту оглянулся по сторонам и начал быстро грести. Плот полетел вдоль проснувшейся реки. А Царица уже опять была на стене рядом с Алмазом.
— Как ты это сделала?! — воскликнул мальчик.
— Подула ему в лицо, — ответила она.
— Только и всего? Не может быть! — удивился Алмаз.
— Ты мне не веришь?
— Нет, что ты! Я слишком хорошо тебя знаю.
— Так вот, я подула ему в лицо, он и очнулся.
— А зачем?
— Неужели ты не понимаешь? Посмотри, как он гребёт. Я унесла туман из его души.
— Как это?
— Не могу тебе объяснить.
— Но ты же это сделала?
— Да. Мне приходится делать сотни тысяч вещей, которые я не могу объяснить.
— Не нравится мне это, — заметил Алмаз.
Он всё ещё наблюдал за плотом. Не получив ответа, мальчик взглянул туда, где стояла Царица. Она исчезла. По реке бежала длинная волна, моряки называют такую волну кошачьей лапой. Человек на плоту поставил парус. Из-за облака показалась луна, и парус засеребрился в лунном свете. Алмаз протёр глаза, пытаясь понять, что всё это значит. Казалось, мир вокруг него жил по своим законам и всё было как-то связано между собой, только мальчик не мог уловить эту связь. Недолго думая, он засунул руки в карманы и отправился в дом пить чай. Ночь выдалась жаркой, ветер снова стих.
— Что-то ты плохо выглядишь, малыш, — заметила мама.
— Да нет, со мной всё в порядке, — отозвался Алмаз, он просто был немного озадачен.
— Ляг сегодня пораньше, — всё же попросила она.
— Хорошо, — согласился мальчик.
На минутку он задержался у окна. Над луной в разные стороны плыли облака, и это почему-то тревожило Алмаза. Тем не менее заснул он довольно быстро.
Посреди ночи мальчик проснулся. Сверху доносился ужасный грохот, похожий на бой огромных барабанов под медными сводами. На сеновале не было потолка, только черепичная крыша. Ещё какое-то время Алмаз не мог прийти в себя от жуткого шума, его сердце болезненно сжималось. Раздался новый раскат грома, и у малыша от страха перехватило дыхание. Очнулся он только тогда, когда налетевший порыв ветра сорвал с крыши несколько плиток черепицы, и струя свежего воздуха ворвалась на сеновал, окончательно прогнав сон и вернув Алмазу храбрость. Вдруг раздался могущественный, но мелодичный голос.
— Проснись, Алмаз, — позвал он. — Пора. Я жду тебя.
Мальчик оглянулся по сторонам и увидел протянутую через дырку в крыше большую, но самую красивую на свете руку. Она была совсем не похожа на изнеженные дамские ручки и легко могла бы справиться с удавом или заставить тигрицу бросить добычу. Не раздумывая ни секунды, мальчик протянул навстречу свою маленькую ручку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В сердце бури
ука крепко, но осторожно взяла Алмаза чуть выше локтя и подняла наверх. Как только мальчик оказался снаружи, на него яростно набросился ветер. Он трепал его волосы и пижаму, грозил унести прочь ноги. От стремительности невидимого противника у Алмаза начала кружиться голова. Съёжившись, мальчик ухватился второй рукой за руку Царицы, и сердце его наполнилось страхом.
— Царица, милая Царица! — позвал мальчик, но, едва слетев с губ, слова растворились в шуме ветра. Так иногда у Алмаза лопались мыльные пузыри, не успев оторваться от соломинки. Ветер подхватил его слова, растрепал и унёс куда-то. И все же Царица Северного Ветра услышала мальчика. Наверно, из-за своего огромного роста и ещё потому что её лицо было бесконечно далеко, она ответила нежнее и ласковее обычного. Голос её был подобен низкому звучанию органа, но не так мрачен. Он звучал словно тончайший голос скрипки, но без её заунывности; словно могучий звук трубы, но без его резкости; словно рокот водопада, но без рёва и гула. Её голос был похож и не похож на все эти звуки, казалось, слившись воедино, они освободились от своих недостатков и потеряли свои особенности. И всё же больше всего на свете её голос напоминал мамин.
— Алмаз, дорогой, — сказала она, — будь мужчиной. Ведь то, что пугает тебя, меня страшит не меньше.
— Ветер не может тебе ничего сделать, — выдохнул малыш. — Ведь ты и ветер — одно.
— А если мы едины и ты у меня на руках, как может с тобой случиться что-то плохое?
— Ой, да! И как это я раньше не сообразил, — тихо произнёс Алмаз. — Но он такой страшный и кидает меня во все стороны!
— За этим он и послан, дружок.
Ужасный раскат грома потряс небеса, и у Алмаза сердце ушло в пятки. Молнии мальчик не видел — он пытался отыскать глазами лицо Царицы Северного Ветра. Складки её одеяния то и дело мелькали перед глазами, но иногда — он готов был поклясться — в просветах между тучами в заоблачной выси он видел устремлённый на него царственный взгляд.
Гром так напугал малыша, что у него подкосились коленки, и он присел, прижавшись к ногам Царицы. Она тотчас наклонилась, подняла его — выше, ещё выше — прижала к груди и, утешая, словно расплакавшегося ребёнка, произнесла:
— Алмаз, милый, так не пойдёт. Успокойся, прошу тебя.
— Со мной уже всё хорошо, — отозвался мальчик. — Уже ни капельки не страшно, честное слово, Царица. Позволь мне остаться тут, и я больше не буду бояться.
— Здесь ветер свирепствует в полную силу, малыш.
— Не беда, если ты будешь меня обнимать, — ответил Алмаз, устраиваясь поудобней у неё на руках.
— Да ты храбрец, однако! — воскликнула Царица, крепче прижимая мальчика к груди.
— Нет, — отозвался тот, — вовсе нет. Разве это я храбрый? Просто у тебя на руках совсем не страшно.
— Может, ты всё же заберёшься ко мне в волосы, как в прошлый раз? Там не будет дуть, не то что здесь.
— Царица, пожалуйста, можно мне остаться? Ты не представляешь, как хорошо прижаться к тебе, даже на самом сильном ветру. Да это в тысячу раз лучше, чем сидеть позади тебя, пусть там и нет ветра.