– И когда же он, по-твоему, пооботрется? – спросил я.
– Ну, – замялся Варнан, – в бою всякое случается… Воинство грохнуло, и великан смущенно заозирался:
– Чего это вы, а, чего?!
Я посмеялся вместе со всеми, потом сделался суров. Над площадью мгновенно воцарилась тишина. Требовалось поддержать пошатнувшийся авторитет верховного главнокомандующего, ведь ему предстоит отдавать этим людям приказы во время боя. Они должны подчиняться ему во всем, бояться его и уважать.
– Берите пример с вашего командира, придурки! – изобразив на лице свирепость, выкрикнул я. – Кто, кроме вас самих, позаботится о вашей безопасности? Враг должен быть повержен, а вы должны жить! Жить во имя будущего нашего государства. А в чем заключено будущее нашего государства? Будущее нашего государства – это наши дети и дети наших детей. Следовательно, будущее нашего государства обеспечит только то, что находится под этим гульфиком. Вам все ясно?
– Ясно, – протянул нестройный хор унылых голосов.
– Надеюсь на это. – Я покачал головой, словно сомневаясь в том, что после первого сражения уцелеет хотя бы одно «будущее нашего государства», и покинул площадь…
– Вот оно как бывает, – озадаченно проговорил кто-то из воинов, – кто же знал, что без гульфика в сражении не обойтись…
Я нашел армию вполне боеспособной. Это означало, что мы выступаем уже сегодня.
Напоследок я зашел попрощаться с моей дражайшей супругой. Ротель выбежала мне навстречу и обняла. В глазах у нее стояли слезы.
– Умоляю тебя, будь осторожен! Умоляю! – проговорила она и припала головой к моей груди.
Раньше такой озабоченности моим здоровьем я за ней не замечал, поэтому с удивлением спросил:
– Что это ты? Заболела, что ли?
– Вот всегда ты так! Всегда ты по-хамски со мной разговариваешь! – выкрикнула Рошель, разрыдалась и, закрыв лицо, убежала в свои покои.
Проклиная несовершенную женскую природу, созданную, должно быть, злонамеренным Творцом с одной только целью – озадачивать и сводить с ума мужчин, – я направился к войску.
К моему удивлению, часть воинов уже успела где-то раздобыть бронзовые и стальные гульфики, хотя я отдал приказ никому и никуда не отлучаться. Солдаты выставляли гульфики напоказ, демонстрируя свою старательность и готовность к участию в боевых действиях. Я бросил вопросительный взгляд на Кара Варнана. Тот в ответ только пожал плечами.
– Ну что ж… – пробормотал я и выкрикнул: – Мы выступаем! – Подумал и добавил: – Будущее за нами!
Мое воинство взревело.
Новая война началась…
Мы шли на юг, к территориям, где, согласно донесениям караульных, армия Вилла перешла государственную границу. Пребывание врага в моем королевстве уже бросалось в глаза: по дорогам навстречу нам двигались груженные скарбом обозы – люди спешили перебраться поближе к столице и подальше от стремительно разворачивающихся на юге военных действий. Народ был напуган и подавлен, покидать насиженные места никому не хотелось, но война придвинулась вплотную к их домам, и им не оставалось ничего другого, как только спасаться бегством. Приход армии люди встречали с искренней радостью, приветственно кричали, швыряли в воздух шляпы (у кого они, конечно, были), а у кого их не было – нехитрые предметы домашнего обихода, провизию, детей и домашних животных.
Один из проезжих крестьян так неудачно запустил в воздух кота, что животное приземлилось на спину тощей лошаденки. Кот вцепился в шкуру лошади когтями, и, конечно, она понесла. Обоз, едва не опрокидываясь на ухабах, быстро скрылся за горизонтом. На обочине остались лежать несколько открытых сундуков, увязанная в узлы серая одежонка и орущая в голос жена бедолаги. Вот будет ему на орехи, когда вернется! Если, конечно, он отважится вернуться.
Впрочем, далеко не все радовались нашему появлению – многие при встрече с освободительной армией вели себя настороженно. Поначалу я никак не мог понять, в чем дело, и очень удивлялся тому, что беженцы так скованны, поглядывают на меня исподлобья и перешептываются между собой, словно что-то задумали. И вдруг меня осенило: бог ты мой, а ведь к моменту столкновения с войсками Вилла армия Стерпора может быть намного многочисленнее. Среди беженцев попадалось множество крепких мужчин. Они, вероятно, боялись, что я заставлю их вступить в королевское войско и им придется, оставив семью, отправиться в обратный путь, на юг. Опасения их были небезосновательны. Я хлопнул себя по лбу (И как это раньше мне в голову не пришла блестящая идея отлавливать беженцев?!) и отдал приказание организовать спецотряд для насильственной вербовки всех лиц мужского пола, способных держать в руках оружие.
Зрелище развернулось не из приятных. Некоторые, услышав о жалованье и щедром вознаграждении, которое ожидает их в случае победы, сами присоединялись ко мне. Но таких было меньшинство. Остальные же отчаянно сопротивлялись, не желая вступать в ополчение ни под каким предлогом. Кое-кого моим воинам даже пришлось крепко измордовать, прежде чем они согласились взяться за меч. Бабы голосили, детишки плакали, лошади ржали. Но я подавлял в себе жалость и твердо смотрел в глаза лошадей: шла война! Так что к столице обозы беженцев направлялись уже без мужчин. Новоиспеченные вояки с грустью провожали взглядом свои семьи, но потом принимались за пересчитывание первого жалованья – шести медных монет, и это занятие дарило им утешение и радость. Я-то знаю: для того чтобы настроение всегда было на высоте, нет ничего лучше ощущения финансовой стабильности!
Я шел в авангарде армии в шляпе с радужными перьями, металлической кирасе поверх камзола, Мордур висел на боку, демоническая рука лежала на его гладкой рукояти. Я ощущал себя освободителем, спасителем народа. Моя страна в опасности, враг пришел, чтобы поработить нас, но мы дадим неприятелю решительный отпор, мы дадим деятельному Виллу славного пинка под зад. Прочь с моей земли, наглый захватчик! И что с того, что я не собираюсь останавливаться на достигнутом и буду гнать тебя до самой столицы Вейгарда. Я все равно – освободитель, спаситель народа от подлой вражины.
Верный Кар Варнан держался слева и чуть позади. По правую руку, выколачивая посохом пыль из дороги, семенил Ламас. Он кряхтел и поминутно жаловался, что ему, как самому дряхлому участнику похода, надо было выделить лошаденку. Пусть самую старую, самую завалящую, его устроила бы любая кляча, лишь бы не тащиться ни своих двоих – кривеньких и порядком утомленных ножках. Так он распинался от самой столицы. В конце концов его речи достали меня окончательно.
– Заткнись, Ламас, – потребовал я, – или я за себя не отвечаю. Разве ты не видишь, все мои воины – пешие…
– Не-э-т! – проскрипел колдун. – Вон те едут на лошадях.
– Да, едут. Это десятка гонцов, они доставляют срочные депеши. Я не мог лишить их лошадей' Когда мы выходили из городских ворот, речь о том, что ты поедешь в седле, кажется, не шла…
– А теперь идет, – заявил колдун. – Вы, ваше величество, придерживаетесь слишком быстрого темпа. Так и чешете. Так и чешете, будто вам скипидару под хвост сунули. А у меня уже ноги гудят, и спина совсем не гнется. Так недолго и окочуриться…
