Чувствуя, что окончательно теряет рассудок, Митрохин дернулся сильнее, крепкая ткань пиджака не выдержала и порвалась, лацкан остался в руках красивейшей из женщин, а банкир метнулся через небольшую рощицу, вдоль черного здания, мимо ряда темных окон и неизменных бетонных фонарей. Он споткнулся, растянулся на асфальте, угодив локтями в лужу, поднялся и побежал дальше, обогнул здание, поднырнул под нагромождение металлических конструкций и пребольно ударился об одну головой… Увидел, как, увеличиваясь в размерах, растет над ним чудовищная крылатая тень. Митрохин затравленно обернулся, задрал голову и снова увидел ее, белолицую и рыжеволосую.
Она падала на него с неба, разбросав руки для объятия, черные кожистые крылья трепетали за спиной женщины.
– А-а-а-а-а-а-а! – закричал Митрохин, его обхватили под мышками мягкие руки и вознесли в небо. В лицо пахнуло ветром и запахом сладких духов, и он потерял сознание от ужаса, успев напоследок увидеть, как его босые ноги, едва не задев угол крыши, болтаются над стремительно удаляющейся землей…
* * *
Очнулся Митрохин от боли в запястьях. Сердце забилось тревожно. Предчувствуя, что сейчас увидит нечто страшное, он открыл глаза. И точно, в зеркальном потолке отражался толстый человек с перекошенным от ужаса лицом, лежащий на широкой кровати. Веревки растянули его, словно на пыточном столе инквизитора. Саднило запястья и лодыжки, прикрученные к ножкам кровати.
Гула обнаружилась неподалеку. Она сидела на полу и, подперев щеку кулачком, рассматривала Ивана Васильевича. В глазах читался неподдельный интерес.
– Очнулся? – поинтересовалась она.
– А что, незаметно! – проворчал Митрохин. – Где я, черт тебя дери?
– Если будешь дерзить, ни за что не узнаешь.
– Дерзить?! Совсем сбрендила, дура бледнолицая? Говори, где я. Ну, быстро.
– Фи, какой противный… Ну хорошо. Ты в моем обиталище.
– В твоей квартире? – уточнил Митрохин.
– Можно и так сказать, – гула наморщила маленький носик и засмеялась. – Ка-вар-ти-ра… Хорошее слово. Напоминает ка-вар-дак. Это потому, что у вас в жилищах всегда царит хаос?
Митрохин отметил, что смех ее звучит довольно противно. Иногда так бывает. Встретишь женщину, и кажется она тебе самой прекрасной на свете.
А потом засмеется, и понимаешь, что иллюзия красоты развеялась, как дым, потому что смеется она мелко-мелко: «хи-хи-хи-хи», да еще трясет головой по-козлиному. Гула смеялась басовито, раскатисто, совсем не женским смехом, со свистящим придыханием, словно чахоточный оперный певец, вышедший на пенсию по состоянию здоровья.
– За мной гнались… – он запнулся.
– Знаю, можешь не бояться. Здесь тебя найдут нескоро.
– Почему ты меня привязала? – пленник ощутил укол страха и задергался. Веревки натянулись, врезались в запястья.
– Чтобы ты не убежал.
– Я и так не убегу. Мне больно. Развяжи меня.
– Пока не могу, – она снова захохотала. – Хо-хо-хо. Фу-уф. Хо-хо-хо.
«Экая гадость», – промелькнуло в голове Митрохина.
– Чего тебе нужно? – рявкнул он.
– Почти ничего, – откликнулась женщина. – Кстати, меня зовут Лилит…
– Я почему-то так и думал! А я – Люцифер!
Приятно познакомиться.
– Не может быть, – удивилась женщина, – надо же, какое странное совпадение. Ты знаешь, наверное, что главу нашей Балансовой службы тоже зовут Люцифером.
– Что-то в этом духе я и предполагал! – Митрохин почувствовал, что сейчас окончательно рехнется. – И что, ваш Люцифер, сильно похож на меня?
Лилит рассмеялась и захлопала в ладоши:
– Ну что за прелесть эти люди. Знаешь, прежде мне таких, как ты, видеть не приходилось. Ведь я Родилась уже здесь, в Надмирье. Но я столько всего о вас слышала. Вот только не знала, что у вас те же имена, что и у нас.
– У нас другие имена, – выдавил Митрохин.
– Но ты же сказал…
– Имя Люцифер у нас крайне непопулярно.
Впрочем, некоторые сумасшедшие родители могут так назвать своих деток. Не думаю, что у них будет счастливая судьба.
– Зачем ты так говоришь? – обиделась Лилит. – Уж наш первый силат Люци позаботился бы, чтобы для малюток, нареченных его именем, чаша весов удачи кренилась в их сторону, а не наоборот. Ты знаешь, я так надеялась, что когда-нибудь мне тоже дадут возможность балансировать вас. Но я, видишь ли, не прошла по конкурсу в Балансовую службу. Сказали, что я не очень умная.
Да и вообще, гул редко пускают в первичную реальность. Говорят, там очень опасно. И тут ты…
Такая удача… Мне и во сне не могло присниться, что в Надмирье я когда-нибудь встречу человечка.
И такого милого, такого симпатичного…
– Хотел бы разделить твою радость, но не могу, – заметил Митрохин и выкрикнул, будучи не в силах терпеть издевательства:
– Немедленно развяжи меня, стерва паршивая!
– Я бы развязала тебя с удовольствием, но, боюсь, ты будешь доставлять мне неприятности. Я и так, между нами, девочками, говоря, из-за возможности обладать тобою преступила закон.
– Я никому не принадлежу! – выкрикнул Митрохин. – Я сам по себе. Ясно?
– Ты такой смешной, Люци, – Лилит всплеснула руками, – и обидчивый. Можно, я тебя Люци буду называть, или ты опять кричать начнешь?
– Нет, нельзя! И вообще я тебя обманул, меня зовут вовсе не Люцифер. У меня нормальное, человеческое имя.
– А как тебя зовут?
– Неважно, – буркнул Митрохин, – и вообще, почему у главы Балансовой службы имеется имя, а у его подчиненных одни сплошные числа?
– А Люцифер и означает первый, – пояснила Лилит. – Разве ты не знал?! Ой, у меня к тебе столько вопросов. Прежде всего как ты здесь оказался? И еще. Признайся, ты, наверное, знал, что здесь буду я? Потому и забрался в Надмирье. Ой, что я говорю. Ты же не мог бы забраться сюда сам.
Но как ты здесь тогда оказался?
– Перестань тараторить! – вконец рассвирепел Митрохин. – Заткнись! Заткнись! Заткнись! Я вообще уже ничего не понимаю! Я не понимаю, как я здесь оказался! Я не понимаю, что это за место!
Я не понимаю, как устроен мир! Я ничего не понимаю. Ничего!!! – Последние слова он проорал с такой силой, что у него зазвенело в ушах.
– Может, тебе рассказать что-нибудь интересное? – вкрадчиво спросила Лилит, не обращая внимания на вопли пленника. – Чтобы ты хоть что-нибудь начал понимать.
– Сначала развяжи, – попросил Митрохин.
– Пока не могу.
Иван Васильевич выгнулся дугой и затих. Из уголка его глаза покатилась слеза. Гула в мгновение ока оказался рядом и слизнула соленую влагу Длинным влажным языком.
