– Да не собираюсь я его убивать, дура! – рявкнул Митрохин, с трудом оторвал от себя продажную девку, готовую отдаться за пару копеечных монет, и выскочил на улицу. Сбежав по сбитым ступеням, он опять оказался в толпе народа, что было совсем неудобно, поскольку кривой нож все еще оставался зажатым у него в кулаке. Как назло, толкучка в этом месте достигла апогея. В двух шагах маячил огромный ифрит. А слева проталкивался, покрикивая, тощий абориген с тачкой, на которой возвышались пустые птичьи клетки. Митрохин с ужасом понял, что его оттесняют к ифриту. Он попытался спрятать нож под одежду, но не успел. Его толкнули под руку, и острие ткнулось в затянутую синей тканью ягодицу. Ифрит взвился, как иные спортсмены, претендующие на олимпийскую медаль по прыжкам в высоту, не могут прыгнуть за целую жизнь, и совсем по-балетному задрыгал в воздухе ногами. Да еще заревел так страшно, что все ринулись врассыпную, образовав вокруг Митрохина и его визави пустынный пятачок.
Джинн обернулся. Уткнулся взглядом в скорчившуюся перед ним человеческую фигурку. В руке человечек сжимал кривой нож. Да еще поднял его перед собой, защищаясь от этой чудовищной громадины.
Одним ударом ифрит выбил нож из руки Митрохина. А вторым отправил его в такой глубокий нокаут, что несчастный пришел в себя только поздно вечером. Открыл глаза и увидел, что над ним скалится беззубым ртом отвратительная рожа.
А неподалеку маячит несколько таких же.
– Вы кто? – спросил Митрохин. Рожи отпрянули. Над головой Иван Васильевич узрел решетчатое окошко и белую, как кожа рыжеволосой гулы, луну.
– Где я? – пробормотал он и сел, оглядываясь.
В полумраке шевелились темные фигуры, здесь стояла такая вонь, что воздух проходил в ноздри со свистом, а в горло будто грязных тряпок натолкали…
Следующие месяцы пронеслись, словно в пьяном бреду. Впоследствии Митрохин вспоминал жуткий, постоянно мучивший его голод. Отвратительную вонь. И еще вшей, которые так и норовили перебраться с местных обитателей на нового, более упитанного узника. Время от времени в яму, где и так было полно народу, джинны подбрасывали нового заключенного. Люди встречали его явление руганью, потрясали кулаками – места было так мало, что для того, чтобы присесть, приходилось подвинуть чью-то дурно пахнущую конечность.
Первые дни заключения Иван Васильевич провел в тягостном молчании. Он ни с кем не разговаривал. Не имел желания, чувствуя глубочайшую подавленность. О том, чтобы притронуться к отвратительной жиже, которую тюремщики почему-то считали пищей, пригодной к употреблению, он не мог даже помыслить.
Затем Митрохин стал привыкать к вони и отсутствию личного пространства. Начал прислушиваться к разговорам людей. Наречие у заключенных было самое примитивное – отдельные слова многократно повторялись, что указывало на лексическую бедность языка.
Через неделю, перестегнув ремень на брюках на две дырочки, Митрохин решил, что, если он хочет выжить, ему придется освоить местное наречие.
Впереди маячили самые смутные перспективы.
А жить все же очень хотелось. Хотя предпосылок к тому, что все закончится хорошо, по правде говоря, не было никаких. Бывший банкир вовсе не был уверен, что когда-нибудь ему удастся выбраться из этой помойной ямы на свет. Не был он уверен и в том, что его не казнят по прихоти какого-нибудь джинна. К примеру, того страшного ифрита, которого он по чистой случайности ткнул ножом в ягодицу.
Для начала Иван Васильевич заговорил с беззубым стариком, который по ночам храпел неподалеку. Тот отрицательно замотал головой, демонстрируя, что не понимает ни слова из того, что пытается ему сказать Митрохин. Потом дело потихоньку пошло на лад. Старик понял, что чужеземец желает выучить их язык, и, к удивлению Ивана Васильевича, проявил изрядное рвение, чтобы помочь ему в этом начинании. К учебному процессу постепенно подключилась вся выгребная яма. Сначала Митрохин освоился со всеми частями тела, включая голову, затем узнал, как называется тот или иной предмет одежды, еда и прочие вещи. С абстрактными понятиями оказалось намного сложнее, но Иван Васильевич не сомневался, что если будет стараться, то постепенно сумеет освоить и их тоже. По крайней мере, как на языке местного народа называется холод и тепло, он узнал очень быстро…
Через пару месяцев заключения Иван Васильевич мог понимать речь местных жителей настолько, что старик сумел рассказать ему, что город, куда он попал, называется Харкарат, и это крупнейшее поселение людей во всем Хазгаарде, а возможно, что и во всем мире. Старик сказал также, что город джиннов Басра находится в самом центре страны, там же, где и дворец великого владыки Саркона, но туда людям вход воспрещен. Даже подходить ближе чем на три тысячи шагов человеку запрещено. Басру охраняют патрули ифритов.
Вокруг нее на расстоянии тысячи шагов стоят несколько караульных башен, но большинство из них заброшено, потому что люди и так никогда не нарушали границ священного города.
На вопрос Митрохина, какой сейчас год, старик продемонстрировал три пальца, и Иван Васильевич понял, что скорее всего никогда не узнает, куда его забросила магия. А колдунья, похоже, и сама попала в серьезный переплет, что-то перепутав. Митрохин поразмыслил и пришел к выводу, что его зашвырнуло в какую-нибудь отдаленную эпоху, а может, и вовсе – в иной мир.
Ужасающие условия содержания узников заставили Митрохина с теплотой вспомнить, как относились к нему во время похищения Тринадцатый и Двести тридцать седьмой. Они, конечно, держали его в подвале и иногда били, но, по крайней мере, давали каждый день дышать свежим воздухом и смотреть на небо. А еще они набирали бочку с водой и позволяли ему мыться. Здесь же мыться узникам не полагалось. От невыносимой жары и отсутствия гигиены у непривычного к таким условиям Митрохина по всему телу пошла сыпь. Кожа зудела, он отчаянно чесался. Но, к его удивлению, с наступлением четвертого месяца заключения сыпь прошла сама собой. К тому времени он уже свободно изъяснялся на местном наречии, а ремень пришлось завязывать, как пояс от банного халата, чтобы не уронить брюки.
В конце концов наступил тот день, когда их вывели наружу. Заключенные щурились от яркого света, держались друг за друга, чтобы не упасть.
– Сегодня вам повезло, – сообщил силат, который встречал их возле «ямы», – великий владыка Саркон дарует вам жизнь. За это вы на веки вечные станете служить ему верой и правдой. Я поведу вас на медные рудники…
– Лучше убейте! – угрюмо проговорил один из узников.
– Посадите его обратно, – распорядился силат.
Пара ифритов немедленно выполнили его указание, подхватили упирающегося человека под руки и скинули в яму.
– Думаю, еще через четыре месяца он будет сговорчивее, хотя вряд ли доживет, – силат засмеялся. Ифриты поддержали его дружным хохотом.
– Сейчас все вы отмоетесь от грязи, вас накормят, и мы тронемся в путь, – поведал силат. – Есть кто-нибудь, кто боится воды?
– Я, – откликнулся один из людей, с безумным взглядом и всклокоченной, торчащей колом бородой.
