— У меня в прошлом году они забрали брата, — свирепо проговорил один из воинов, — в прежние времена они так себя не вели, похоже, совсем распоясались.
— А я потерял сестру, — поддержал его другой.
— Мы из крестьянского ополчения, видишь, как нас хорошо подготовили, скидывались на солдатские обновки всем селом, вот направляемся в Катар, приятель, — сказал главный, — чтобы служить тамошнему королю. Если хочешь, мы можем взять тебя с собой…
— А я думаю, что мы сначала должны свернуть шеи единорогам, — выкрикнул тот, что потерял брата, — слишком много нечисти развелось в королевстве, уже приличному человеку по дороге не проехать.
— Ну не знаю, Огель, ты уверен, что нам надо это делать? — Главный задумчиво покачал головой…
— Я-то уверен, вопрос только в том, захочешь ли ты сражаться. — Этот Огель выглядел очень решительным малым.
— А может, лучше уехать? — спросил я. — Может, не стоит связываться с единорогами? Они умеют очаровывать, и потом их очень много…
— Может, и не стоит, — поддержал меня командир этого небольшого отряда…
Но единороги не оставили ополченцам выбора. Они появились неожиданно… Послышался дробный стук копыт, такой громкий, что земля затряслась, а потом со всех сторон нас обступили единороги. Их было великое множество, столько, что они мгновенно заполонили все кругом, выставили в нашу сторону острия шипов и рассматривали нас умными серыми глазами.
— Ну ничего себе! — сказал Огель, поправляя внезапно съехавший на ухо шлем. — Эй, что вам нужно?!
— Позволь мне, Огель, — выкрикнул тот, у которого шлем был с вензелем, — по-моему, мы уже решили, что за главного буду я.
— Хорошо-хорошо… — сказал Огель.
— Эй, что вам нужно?!
«Цирк да и только. Тоже мне воины».
Среди единорогов тем временем возникло волнение, они расступились, и в образовавшийся проход стал протискиваться огромный жеребец — таких я в жизни не видел — с лиловой гривой и мордой, словно высеченной из камня. Голова его было шишковатой, а шип был в несколько локтей длиной — более всего он напоминал шпиль башни. Несомненно, это был сам Эпирукий. Он казался очень суровым и злым.
Единороги явно предпочитали лошадиное обличье, иначе в общении с людьми они выглядели бы как люди.
Окруженный яростными единорогами, я почувствовал, что, кажется, мой последний час настанет очень скоро.
Кони под воинами заволновались. Они заприметили симпатичных лошадок, и теперь их усмиренные души рвались к свободе, они видели сотни неоседланных единорогов и ощущали опьяняющий вкус вольной жизни. Кони забили копытами…
— Э-э-э! — закричал Огель. Его сбросили первым, он тяжело рухнул в пыль и вскочил на ноги, но его жеребец быстро смешался с ощерившейся остриями в нашу сторону толпой.
Увидев, что животные сделались неуправляемыми — они вставали на дыбы, били копытами, выгибали спину и старались всеми силами скинуть седоков, — остальные воины поспешили спрыгнуть на землю. Почти сразу лошади покинули своих всадников — только они их и видели.
Эпирукий приблизился почти вплотную, незаметно для глаза обратился в массивного человека со светлой кудрявой шевелюрой и ухватил меня за запястье крепкой жилистой рукой.
— Ты умрешь! — проревел он мне прямо в лицо, сильно забрызгав меня слюной.
«Все понятно, значит, лошадок уже нашли…»
— Ты убил наших сестер…
Увидев, что мои новые знакомцы глядят на меня так, словно я виновен во всех грехах еще со времен Сотворения мира, я поспешно выкрикнул:
— Ваши сестры чуть не прикончили меня — мне пришлось защищаться!
— Ты не хотел стать единорогом — ты достоин смерти!
— Эй, любезнейший! — Командир отряда выхватил меч и резко приставил его к горлу Эпирукия. — Я вот сейчас тебе горло перережу, тогда ты уже не будешь тут сердито вякать.
«А парень-то оказался весьма расторопным малым, — подумал я, — не ожидал от этих крестьянских рекрутов подобной прыти».
— Это не ваше дело, — выдавил Эпирукий, стараясь говорить очень аккуратно, чтобы случайно не напороться острым кадыком на лезвие меча. Он шумно проглотил слюну.
— Ты давай-ка лучше, — сказал отважный парень, — попроси этих своих единорогов разойтись по-хорошему, мы убираемся отсюда… И этого, как там ты его назвал, забираем с собой.
Эпирукий моргнул одним глазом, и толпа его подданных нехотя посторонилась, давая нам пройти. Мы проследовали через живой коридор вместе с их королем, который осторожно переступал ватными от страха ногами.
— В родном селе я пахал на лошадях, — поделился с ним командир отряда, — но лошади были, как правило, слабые, много на них не вспашешь, а вот на тебе я бы вспахал целое поле… Да на тебе не то что пахать, тебя можно для перетаскивания бревен использовать — силищи-то вон сколько.
Эпирукий скрипнул от злости зубами, но смолчал: сейчас он был полностью во власти человека.
— И даже не думай о том, чтобы снова превратиться в лошадь… — продолжал тот, — ой, прости, в коня… тебя, кажется, задела моя ошибка, лошадь…
Воины шли, обнажив мечи и держа на изготовку щиты, чтобы защититься от направленных на них шипов. Они были готовы принять бой в любой момент — вот тебе и деревенщина… Но единороги опасались нас трогать: мы овладели их королем. Кажется, все складывалось как нельзя лучше. Кажется, мне удастся избежать и этой опасности. Сам всевышний послал мне на подмогу этот отряд…
Мы отошли от табуна единорогов на несколько шагов, когда вдруг из угрожающей, напряженной толпы появился мой длинноухий приятель. Или, вернее, тот, кем он стал.
Несмотря на то, что во лбу у него теперь посверкивал шип — спасибо зелью единорогов, — я с радостью шагнул к нему, потому что решил, что он одумался и направляется ко мне. Но длинноухий только раздраженно мотнул в мою сторону головой и внезапно кинулся на храбреца, державшего меч у горла Эпирукия. Я не успел даже вскрикнуть, как мой бывший конь отшвырнул меня и еще нескольких воинов. Шлем с вензелем слетел с головы несчастного, когда длинноухий врезался в него и проткнул ему грудь. Эпирукий мгновенно ухватил главного за руку, но тот все же успел слабо чиркнуть его по горлу, после чего уронил меч и рухнул на пол. Король единорогов грязно выругался и, приложив ладонь к длинной, но неглубокой царапине, помчался прочь. Я ошарашенно смотрел, как длинноухий, совершив убийство, разворачивается и бежит рядом с Эпирукием обратно к табуну. Он и раньше не отличался покладистым характером и частенько порывался кого-нибудь изувечить, но теперь он совершил открытое предательство. Он предал меня. Быть может, сам того не сознавая, но все же предал. Все. Нашей дружбе пришел конец.
Один из воинов сделал длинный выпад, упав на колено: он попытался дотянуться до длинноухого, но не достал его.
— Я принимаю командование, — прокричал Огель. — Сомкнуть ряды. Эй ты, как там тебя, давай за наши спины…
