Мы тащились вперед. День подходил к концу. Мы очень Устали. К ужину — он был очень скуден, потому что наши запасы еды подходили к концу, а было ясно, что здесь мы их не пополним — мы поняли, что нам придется провести ночь в городе. Нам не хотелось спать в городском здании, но отдаленный вой заставил нас изменить намерения. Если поблизости бегает стая диких собак, лучше не выходить на улицу. Обычно они не нападают на людей, если только не очень голодны; но мы не могли знать, каково состояние их желудков.
Мы выбрали подходящее здание и пошли на первый этаж, осторожно проверяя ступеньки, чтобы они не обвалились. Ничего не случилось, только пыль заставила нас закашляться. Мы нашли комнату, в окнах которой оказались целы стекла. Занавески и обивка поблекли и были проедены молью, но пользоваться ими было можно. Я нашел большой глиняный кувшин с тяжелой крышкой и нарисованными по бокам розами. Когда я поднял крышку, кувшин оказался полон увядших розовых лепестков. Их запах напомнил о столетней давности лет. Тут было и пианино, большое и другой формы, чем те, что я видел. На стене в рамке висела картина — черно-белая — с изображением женщины. Женщина была прекрасна, хотя прическа ее совсем не напоминала прически женщин в наши дни; у нее были большие темные глаза и мягко улыбающийся рот. Ночью я проснулся, в воздухе по-прежнему чувствовался запах роз, а лунный свет через стекло падал на крышку пианино. И мне показалось, что я вижу фигуру за пианино, тонкие пальцы нажимают на клавиши, слышна призрачная музыка.
Конечно, ерунда. Уснув, я увидел себя снова в убежище с Джеком, когда я еще не беспокоился о шапках и треножниках и не думал о путешествии дальше, чем от Вертона в Винчестер. А ведь это было так недавно.
Лунный свет оказался обманчив. Утром небо затянулось тучами. Хотя нам и хотелось побыстрее выбраться из города, мы решили переждать дождь. Из еды у нас оставался кусок сыра, кусок сушеного мяса и сухари. Мы разделили сыр. Еды было еще на один раз; после этого придется идти натощак.
Генри отыскал шахматы и сыграл несколько партий с Бин-полом, который легко выиграл. Я играл с ним и тоже проиграл, Я стал играть с Генри. Вначале я думал, что легко выиграю у него: мне казалось, что с Бинполом я играл лучше его. Но я проиграл на двадцатом ходу. Разозлившись, нервничая из-за дождя и голода, я отказался играть дальше и подошел к окну. Небо начало проясняться, его серый цвет местами сменялся голубым. Через четверть часа дождь прекратился, и мы смогли идти дальше.
Улицы были сырые; там, где росли деревья, было грязно; общая влажность усиливалась из-за капель с крыш и ветвей. Все равно что идешь под дождем, и так же сыро; вскоре мы насквозь промокли. Но позже небо окончательно прояснилось, птицы, казалось, проснулись вторично и наполнили все вокруг своим щебетом и пением. Капли по-прежнему падали, но реже; на землю пролились лучи солнца. Бинпол и Генри разговаривали все веселее. Я же оживал не так быстро. Я почувствовал усталость, меня лихорадило, и болела голова. Похоже, я простудился.
В последний раз мы поели в месте, где густо росли деревья, не разделенные зданиями. Причина заключалась в каменных плитах, частью стоящих прямо, но больше упавших, которые рядами уходили во тьму деревьев. На ближайшем камне было вырезано:
Здесь лежит
Марианна Луиза Водрикор
13 лет
умерла 15 февраля 1966 года
Надпись нам перевел Бинпол.
Значит, она умерла в моем возрасте и была погребена здесь, когда город еще жил. В один из зимних дней. Так много людей. Каменные надгробия занимали расстояние, на котором могло поместиться несколько таких деревень, как наша.
Уже после полудня мы пришли к южному краю города. Переход был неожиданным. Мы прошли около ста ярдов сквозь густую поросль деревьев, миновали несколько полностью разрушенных зданий и оказались на пшеничном поле. Зеленые колосья качались в косых солнечных лучах. Какое облегчение снова оказаться в открытой местности и в цивилизованной земле! Но тут же пришло сознание, что необходима осторожность: через несколько полей шла лошадь с плугом, а на горизонте виднелись два треножника.
По мере нашего продвижения на юг снова показались облака. Мы наткнулись на картофельное поле, но не могли отыскать дров, чтобы испечь картошку. Генри и Бинпол поели сырой картошки, но я не мог. Впрочем, я не хотел есть, и у меня болела голова. Ночь мы провели в развалинах вдали от домов. Крыша на одном конце обвалилась, но на другом еще держалась; она была рифленой и сделана из серого материала, похожего на камень, но более легкого. Ночью мне снились кошмары, а утром я почувствовал еще большую усталость. Должно быть, я плохо выглядел, потому что Генри спросил, не заболел ли я. Я оборвал его, он пожал плечами и занялся другим. Бинпол ничего не сказал. Вероятно, он ничего и не заметил. Люди его интересовали гораздо меньше идей.
Для меня это был тяжелый день. С каждым часом я чувствовал себя все хуже, но не собирался этого показывать. Вначале я не хотел сочувствия, потому что негодовал из-за того, что они ближе друг к другу, чем ко мне. Потом я сердился из-за того, что ни Генри, ни Бинпол не обращали внимания на мое состояние. Боюсь, я чувствовал некоторое удовлетворение от своей болезни и от того, что я так хорошо держусь. Конечно, это было ребячество.
Во всяком случае, отсутствие у меня аппетита не произвело особого впечатления, потому что у нас не было еды. Мы дошли до широкой реки, текущей на юго-восток, вдоль которой в соответствии с картой мы должны были идти. Генри провел полчаса, стараясь безуспешно поймать у берега рыбу. Я в это время лежал в полубессознательном состоянии, смотрел в небо и наслаждался отдыхом.
К вечеру после бесконечных пшеничных и ржаных полей мы увидели сад. Рядами стояли вишни, сливы и яблони. Яблоки, конечно, еще неспелые, но даже на расстоянии мы видели золотые сливы и черно-красные вишни. Беда в том, что ферма стояла рядом с садом, и оттуда хорошо видны были ряды деревьев. Позже, конечно, когда стемнеет, все будет по-другому.
Генри и Бинпол разошлись во мнениях. Генри считал, что нам нужно остаться: тут по крайней мере есть хоть надежда поесть. Бинпол настаивал, что нужно идти, пока светло. Позже еще представится возможность добыть пищу. На этот раз я не чувствовал удовольствия от их спора: слишком мне было плохо. Я поддержал Генри, но лишь потому, что не мог двигаться. Бинпол сдался, и они стали ждать.
Когда они попытались меня поднять, я не обратил на это внимания, погруженный в забытье. Они оставили меня и ушли. Я не знаю, сколько времени прошло, но они снова попытались поднять меня, предлагая мне фрукты и сыр, который Бинпол украл на сыроварне, примыкавшей к ферме. Я ничего не мог есть, и тут они впервые поняли, что я по-настоящему болен. Они пошептались, потом поставили меня на ноги и повели, поддерживая с обеих сторон.
Позже я узнал, что в конце сада был старый сарай, который казался брошенным, и они решили отвести меня туда: снова собирался дождь и действительно шел всю ночь. Сознавал только, что меня тащат и наконец позволяют лечь. Потом начались кошмары, после которых я приходил в себя с криком.
