— Я думал, вообще никого нет.
Я провел их в дом, объясняя, где остальные. Украдкой взглянул на Натанаэля. Все как обычно. Зная дядю Яна, я решил, что Натанаэля разгипнотизировал кто-нибудь с Харли-стрит. Но как он его нашел? Вероятно, нанял компанию бандитов. Марта говорила, что он знается с преступниками.
Гораздо удивительнее, что привело их сюда, на сотню миль южнее поместья Ардакер. Я думал, они вначале поедут домой. Я провел их в гостиную и предложил дяде Яну выпить, как всегда делал папа, а потом вежливо спросил, что привело их к нам.
Он по-прежнему улыбался.
— Мне нужно было повидаться кое с кем в Таунтоне. Крюк не очень большой, и я решил заглянуть к вам.
— А тетя Каролина?
Он удивился:
— А что?
— Она… ну… беспокоилась. — Я взглянул на своего двоюродного брата, который тоже улыбался; весьма необычно для него. И ни один из них не снял шляпы. — О Натанаэле.
— Ах, это. Я ей позвонил. Она знает, что теперь все в порядке.
Я по-прежнему удивлялся. Хотя графин с виски стоял прямо перед ним, он даже не взглянул на него. Дядя любил выпить, и я думал, что после долгой поездки он сразу нальет себе. Но он подошел ко мне и взял меня за руку.
— Ты должен понять, Лаури, что теперь все хорошо, лучше не может быть. Я рад, что ты один. Это делает легче нашу задачу.
Как только он коснулся меня, я почувствовал тревогу. В прошлом я не был даже уверен, что он замечает меня. И манеры у него стали слишком приветливые, чуть не заискивающие. Ничего похожего на то, как обычно жильцы Ардакера обращались со своими бедными родственниками.
Я сказал:
— Лучше подождать папу. Объясните все ему.
Он не обратил на это внимания.
— Новый мир рассветает, ты знаешь. Мир спокойствия и счастья.
Все неправильно. Единственное спокойствие и счастье, которые его когда-либо интересовали, это спокойствие и счастье от приобретения еще одного состояния. Я бросил взгляд на дверь и с замирающим сердцем увидел, что между мною и ею стоит Натанаэль.
Дядя Ян продолжал:
— Это нужно испытать, чтобы понять, но когда испытаешь, все остальное покажется дурным сном. Тысячи лет люди сражались друг с другом, убивали, мучили, порабощали. Все это кончилось. Триподы принесли нам мир и свободу.
— Да здравствует трипод! — сказал Натанаэль.
— Очень интересно, — сказал я.
В чем же угроза? Ясно, что не только не был разгипнотизирован Натанаэль, наоборот, его отец тоже стал триппи. Но если это означает только лекцию о доброте триподов, я это выдержу. Но у меня было предчувствие, что этим они не ограничатся. Они ищут новообращенных; вопрос в том, как происходит обращение. Я сомневался, что только в разговорах. Усадить меня перед телевизором и заставить смотреть Триппи-шоу? Но я уже видел его и не стал триппи. Или как-то загипнотизировать меня? Доктор Монмут говорил, что нельзя загипнотизировать человека помимо его воли. Если я намерен сопротивляться, они не смогут. Или смогут?
— Легко вступить в мир спокойствия, — говорил дядя Ян.
Чемоданчик стоял на ковре рядом с ним. Он открыл его и достал что-то — болтающуюся штуку, похожую на шлем, черную, но с серебряными нитями.
— Счастливы те, — продолжал он, — кто добровольно раскрывает сердца навстречу посланию триподов. Но триподы хотят, чтобы все испытали радость принадлежности к новому братству человечества. Поэтому они дали нам эти шапки, которые уничтожают сомнения и неуверенность.
Одной рукой он протянул ее мне, а другой снял свою шляпу. Под шляпой у него был такой же шлем.
Он серьезно сказал:
— Надень его, Лаури. И тогда ты узнаешь секрет счастья, как узнали мы.
Я посмотрел на одного, на другого. Ни капли враждебности. Тонкие черты лица Натанаэля утратили обычное насмешливое выражение и излучали доброту. Ужасное зрелище. Шлем выглядел безвредно — просто кусок резины с металлическими нитями. Но я чувствовал, как колотится сердце.
— Звучит прекрасно, — сказал я. — Только… подождите минутку. Я зажег газ перед вашим приходом — хотел вскипятить кофе. Пойду выключу, а то кухня загорится.
Несколько мгновений все молчали. Я, как мог естественнее, пошел к двери.
Спокойным голосом дядя Ян сказал:
— Мозг человека полон хитрости и обмана, пока не познал гармонию триподов. Держи его, Натанаэль.
Я попытался пробежать, а когда он схватил меня, рванулся назад. И побежал к открытому окну. При этом я услышал шум мотора и увидел подъехавший “ягуар”. Я попытался вылезть в окно, но Натанаэль держал меня за ногу. Я лягался и звал на помощь.
Ударом ноги я отбросил Натанаэля и перевернул софу. Это преграда между мною и ими, но преграда жалкая и временная. Я слышал голос Марты, звавшей Анжелу, а эти двое приближались ко мне, и шлем свисал с руки дяди Яна. Лезть в окно? Это значит повернуться к ним спиной. Я не знал, что делать, и не делал ничего.
Дядя Ян спокойно сказал:
— Глупо, Лаури. Никто не причинит тебе вреда. Мы тебе дадим кое-что, и ты узнаешь самое удивительное в мире. Тебе нужно только расслабиться и принять.
Я сказал, пытаясь выиграть время:
— Расскажите мне еще… о триподах.
Он покачал головой:
— Опять хитрость и обман. Но скоро все это кончится.
Теперь бежать к окну слишком поздно — пока я доберусь, они наденут мне на голову шлем. На подоконнике стояла бронзовая статуэтка римского божества, один из антиков Марты. Я схватил ее и поднял, как дубину.
Дядя Ян сказал:
— Натанаэль…
Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил мою руку. Скорость нападения и его неожиданность заставили меня выпустить бронзу; он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта. Она сказала:
— Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его. Немедленно.
Он мягко ответил:
— Мы принесем мир и тебе, Марта. После Лаури.
Моя бабушка — крепкая старушка, но, конечно, не ровня им. В ее руке была большая красная сумка из крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я подумал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой.
И закричал:
— Уходи отсюда — позови на помощь…
Она со стуком уронила сумку. В руке ее было что-то черное и плоское — небольшой пистолет. Она сказала:
— Повторяю: отпусти его.
Голос дяди Яна не дрогнул.
— Не делай глупости, Марта Мы пришли с миром и принесли мир. Никто не пострадает.
— Ты ошибаешься. — Она говорила самым решительным голосом. — Если не отпустишь, кое-кто пострадает. И сильно — может, будет убит.
