– Это кто ж таков? – спросил Скиф.
– Пирг, я полагаю. Великий Небесный Пирг. – Джамаль пожал плечами. – Китока, их старший, все расспрашивал вчера, откуда мы взялись – то ли с багровой луны прилетели, то ли прямиком с солнца?
– Откуда б ни прилетели, а без этих синдорцев нам не обойтись. – Скиф оглядел согбенные спины пленников. – Как думаешь, станут они драться?
– Почему же нет? Жизнь всякому дорога, генацвале… Наступила пауза. Скиф размышлял о том, что прошло три дня, наступил четвертый, а он ни на шаг не приблизился к цели. Правда, время не потеряно: одни откровения Джамаля стоили дороже дорогого. Но главной проблемы – как отделаться от шинкасов – звездный странник разрешить не мог. Впрочем, бодрости он не терял, будто плен, в который они угодили, являлся всего лишь зряшной помехой, недостойной серьезного беспокойства.
Приподнявшись в стременах, Скиф оглядел степь. Слева уходили к солнечному восходу пологие холмы, кое-где заросшие деревьями и кустарником, справа травянистая равнина тянулась до самого горизонта, впереди розовели вершины горного хребта. Большой отряд распугал всю живность, но, если приглядеться, можно было заметить то длинноухих кафалов, дежуривших у норок, то небольшое стадо антилоп с рогами в форме лиры, то странное животное с длинной шеей, напоминавшее жирафа-недоростка, – задрав голову, это создание ощипывало листья в одной из рощ. Иногда в траве мелькали полосатые спины огромных гиен-тха или неслышной тенью проскальзывал зловонный хиссап, но хищники держались в отдалении от людей. Скиф по прежнему опыту полагал, что местные твари умны и различают пешего от конного. Пеший был беззащитен и являлся законной добычей; всадник на быстром скакуне мог догнать, ударить вблизи клинком, издалека – стрелой. Правда, водились тут звери, не боявшиеся ни клинка, ни стрелы… Позвать бы их! Да как?
– Что высматриваешь, дорогой? – спросил Джамаль. Скиф напряг память. Внезапно степной простор заслонило лицо Сийи; он увидел, как сходит она с коня в своих блистающих доспехах, как направляется к огромным белым зверям, ожидающим в траве. Движения ее были грациозны, точно у лесной лани; плащ птичьим крылом струился по пятам. Она заговорила, и голос девушки зазвучал в ушах Скифа перезвоном хрустальных колоколов.
Не глядя на Джамаля, он начал медленно повторять:
Белый Родич, защитник и друг, Владыка трав, повелитель гнева, Вспомни о крови, соединившей нас.
Вспомни и говори со мной!
– Значит, белых высматриваешь? – Джамаль усмехнулся. – Зря, генацвале! Теперь ты сам – Пирг, Владыка Ярости и Повелитель Гнева! Вот и действуй как положено, не жди белых котов Мы их тут не увидим. Ни их, ни наших девушек.
– Это почему? – спросил Скиф.
– Да потому, что идем к югу всего километрах в тридцати от моря и от Проклятого Берега. А в прошлый раз где мы их встретили? Там, далеко в степи! – Джамаль вытянул руку на восток. – Так что у побережья они не гуляют. Жаль, вах!
– Жаль, – согласился Скиф, думая, что слова князя верны и на чью-либо помощь в разборках с шинкасами рассчитывать не приходится. – Выходит, нужно этого Китоку с его командой воодушевить… так воодушевить, чтоб они в наших степных молодцов, хиссапов вонючих, зубами вцепились! Сможешь? – Он испытующе посмотрел на князя.
– Попробую, генацвале. С Гиеной-то ведь вышло… вышло все-таки. – Джамаль наморщил лоб. – Загадывал я иное, но все же…
Скиф, поперхнувшись от неожиданности, откашлялся, склонился к компаньону с седла, поймал взгляд темных зрачков князя. В них, словно в ночном амм-хамматском небе, мерцали серебристые искорки – ни дать ни взять два Млечных Пути из мириад звезд.
– Что вышло? – невольно понизив голос, спросил он. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, например, это. – Джамаль повертел свободными от пут руками. – И это… и это тоже… – Потрепав по холке жеребца, он кивнул на огромную секиру, что раскачивалась у седла Скифа.
– Хмм… Свобода, конь и оружие… Я правильно понял?
– Правильно, дорогой. Свобода, разумеется, относительная, но большего я добиться не сумел. Вах! Наш князек на редкость тупоголовый! Плохо поддается внушению. Ну, хоть голову твою не снял после вчерашнего, воином сделал… И то хорошо.
Не воином, а подневольным убийцей, отметил Скиф. Ассасином, который расчистит повелителю дорогу к власти… И препятствий на этой дороге не так уж много – Большеногий из Клана Коня, Длинный Волос, Змей-Кига да Четыре Рога из Клана Быков! Мелочь, собственно говоря! Он с охотой прирезал бы всех четверых, но первым – самого Гиену, жирного смрадного хиссапа!
Князек, покинув свое место во главе колонны, объезжал строй пленников, инспектировал прочность цепей и ремней. Эта проверка являлась для Гиены лишь поводом помахать плетью; удары сыпались на спины несчастных пленников вперемешку с обещаниями содрать с них кожу живьем, утопить в нужнике Хадара, скормить вонючим ксихам. Скорей всего Тха так бы и поступил, если б синдорцы не представляли определенной ценности. Тела их, правда, были никому не нужны, но души… Души можно было обменять на сладкую траву.
Скиф, скрипнув зубами, принялся наматывать уздечку на кулак. Руки заняты, и то хорошо – зудят меньше… Он испытывал страстное желание придушить Гиену, но понимал, что не всякая страсть разумна.
Мысли его вновь обратились к Джамалю. «Молодец, однако, князь, – промелькнуло в голове, – справился! Наколдовал! Без его незримой помощи дела могли обернуться куда хуже…» Представив толпу шинкасов, окруживших его у вечернего костра, Скиф нахмурился и постарался изгнать неприятное видение. Чем любоваться на Гиену с плетью в руке да вспоминать вчерашнее, лучше поразмышлять о гипнотических способностях звездного странника, проявлявшихся уже не в первый раз. Сам Джамаль утверждал, что ни в коей мере не является телепатом – чтению мыслей и внушению оных не обучен. Но какие-то паранормальные таланты у него, без сомнения, имелись: не телепатия, но эмпатия, способность убеждать – речами, жестами либо безмолвной передачей ощущений, чувств, эмоционального настроя.
Со слов Сарагосы Скиф знал, что подобным даром, пусть неосознанным и используемым интуитивно, обладают многие. Есть люди, объяснял Пал Нилыч, к которым испытываешь необоримое влечение – в том случае, когда ты им приглянулся; есть великие ораторы, политики и вожди, способные убедить любого, что луна сияет под ногами, а джунгли растут в небесах; есть, наконец, певцы и актеры, коим дарована странная власть над чувствами людскими, умение пробуждать радость и горе, исторгать слезы или смех… Но Джамаль в отличие от прочих эмпатов пользовался своим даром вполне сознательно и с немалой выгодой для себя. Правда, всесильным он не был; человеку благожелательному он мог внушить доверие и дружелюбные чувства, мог стремительно очаровать женщину, переубедить в споре, добиться выгодного решения, утешить, развеселить, ободрить… Но влияние его на характер тупой и злобный, натуру тщеславную и исполненную непрошибаемого самодовольства было ограниченным; ему удавалось лишь сыграть на одних слабостях мерзавца в пику другим.
