Часть I
Вот розмарин, он для воспоминания;
прошу вас, милый, помните.
Офелия, «Гамлет»,
акт IV, сцена 5,
перевод М. Лозинского
Глава 1
Я освобождаю тебя…
Освобождаю тебя, Лина Бьюдон.
Веруй… и будь свободна.
Это были последние слова, что я слышала. Но даже они звучали словно издалека, словно из глубины веков — смысл их от меня ускользал, а голос, что их произносил, я не узнавала.
Очнувшись, я ощутила под левой щекой какую-то холодную твердую поверхность. По спине пробежала ледяная дрожь. Еще не открывая глаз, я поняла, что лежу ничком на деревянном полу, совершенно нагая.
Я жадно хватала ртом воздух, но горло у меня так пересохло, что получался неестественный, нечеловеческий хрип. Три натужных вдоха, а потом слабый ритмичный стук — биение сердца. Моего сердца? Как будто тысячи трепещущих крылышек. Я попыталась открыть глаза и тут же зажмурилась от вспышки слепящего света. Попробовала опять — с тем же результатом. И снова, и снова.
Каждый раз меня слепило все то же беспощадное сияние.
— Род! — закричала я.
Он должен быть тут! Без Рода мир для меня пуст и никчемен.
Я корчилась на полу, прикрывая тело руками. Поймите: я не из тех, кому естественно вдруг ни с того ни с сего оказаться в незнакомом месте, в полном одиночестве и совершенно раздетой, особенно когда все тело залито ярким солнечным светом. И все же я оказалась — и теперь лежала, омываемая потоками золотых лучей, зная наверняка: лишь несколько мгновений отделяет меня от мучительной и жестокой смерти. Иначе быть не может. Скоро, скоро из глубины моей души вырвется испепеляющее пламя.
Но ничего не происходило. Ни пламени, ни неминуемой погибели. Лишь запах нагретого дерева от дубовой двери. Я сглотнула. Горло свело судорогой. Рот наполнился… да-да, слюной. Чуть приподнявшись на руках, я повернула голову и покосилась на источник моих терзаний. Сквозь огромное окно в комнату струился поток яркого света. Небо — сапфирно-синее, ни облачка.
— Род! — Голос мой словно бы вился в воздухе, отдавался на устах дрожью. Как же хотелось пить! — Где ты? — простонала я.
Неподалеку открылась и снова закрылась дверь. Послышались неровные шаркающие шаги, а потом на уровне глаз возникли черные башмаки с блестящими пряжками. Задыхаясь, я перекатилась на спину и уставилась в потолок. Задыхаясь? Бог ты мой — я дышу?
Род склонился надо мной — но казался лишь расплывчатым пятном. Смуглое лицо все приближалось и приближалось, покуда не оказалось почти вплотную к моему. Он словно был соткан из тумана. Никогда еще я не видела его таким. Кожа обтягивала скулы очень туго, точно вот-вот лопнет. Подбородок, обычно такой гордый и четкий, заострился. Однако синева глаз осталась прежней. Они пронзали обволакивающую меня туманную пелену, заглядывали в самую душу.
— Кто бы мог подумать — ну и встреча, — произнес Род. Глаза его были обведены темными кругами, но из глубин их выглядывала смешинка. Он протянул мне руку. — С шестнадцатилетием!
* * *
Кое-как усевшись, я выхватила у Рода предложенный им стакан воды и тремя жадными глотками осушила его. Холодная вода тонкой струйкой потекла вниз по горлу, через пищевод, в желудок. Кровь, более привычный мне напиток, тоже течет по горлу тонкой струйкой, однако тело вампира впитывает ее, точно губка. Как же давно я уже не пила воды…
Следом Род протянул мне кусок черной материи. В моей руке бесформенный комок развернулся в легкое платьице из хлопчатобумажной ткани. С трудом оторвавшись от пола, я встала. Ноги подгибались. Взмахнув руками, я сумела удержать равновесие, немного постояв для верности, попробовала шагнуть вперед и затряслась так, что у меня коленки застучали друг о друга.
— Оденься и приходи в соседнюю комнату, — промолвил Род и, пошатываясь, побрел прочь из спальни.
От меня не укрылось, что, проходя за дверь, он вынужден был ухватиться рукой за косяк, чтобы не упасть. У меня у самой сейчас так ноги дрожали, что тут бы равновесие сохранить. Бессильно опустив руки, я попыталась выпрямиться. Каштановые волосы каскадом рассыпались по обнаженным плечам, облепили их, точно морские водоросли. Самые длинные пряди доходили до груди. О, я бы сейчас все что угодно отдала за зеркало! Я сделала несколько глубоких вздохов. Колени снова заходили ходуном. Я огляделась в поисках корсета, но не нашла. Ну и ну! И что будет меня поддерживать? Я надела платье. Оно доходило мне до колен.
Выглядела я ни на день старше шестнадцати, однако если бы кому взбрело в голову провести точные подсчеты, то аккурат сегодня мне стукнуло пятьсот девяносто два.
Все кругом казалось таким отчетливым — резким и ярким. Чересчур ярким. Лучи света рассыпали у моих ног крошечные радуги. Я обвела взглядом комнату. Хотя очнулась я на полу, в углу обнаружилась железная кровать с матрасом, накрытая черным одеялом. В окне напротив качались ветви, усыпанные зелеными листьями. Под окном стояла кушетка с мягкими голубыми подушками.
Я провела кончиками пальцев по деревянной стене и сама себе не поверила, что и в самом деле чувствую, каково это дерево на ощупь — как щекочет гладкую кожу неровная, шероховатая поверхность. Вампиры практически лишены осязания: все их чувства, помимо способности чуять кровь и плоть, притуплены. В бытность вампиром только воспоминания о том, как это все ощущалось, пока я была человеком, помогали мне понять, прикасаюсь я к чему-то мягкому или твердому.
— На это времени еще хватит, — донесся до меня голос Рода из соседней комнаты.
Стук сердца эхом отдавался в ушах. Воздух снова приобрел вкус. А когда я двинулась вперед, мышцы ног словно вспыхнули огнем и задергались, а потом ослабели. Чтобы унять дрожь, я прислонилась к косяку, скрестив руки на груди.
— А какой сейчас век? — поинтересовалась я, закрывая глаза и переводя дыхание.
— Двадцать первый, — отозвался Род.
Его черные волосы, которые в последний раз, как я его видела, достигали середины спины, теперь были коротко подстрижены и топорщились колючими иголками. Правое запястье было обвязано широким белым бинтом. Ухватившись за стоявший у стенки стол, Род тяжело опустился в алое кресло.
— Сядь, — прошептал он.
Я присела на голубую кушетку напротив.
— Ужасно выглядишь, — тихо пробормотала я.
— Спасибо на добром слове. — На лице его промелькнула слабая тень улыбки.
Щеки Рода так ввалились, что лицо, прежде такое красивое и мужественное, теперь напоминало туго обтянутый кожей череп. Некогда золотистая кожа пожелтела, руки тряслись. Садясь на кресло, он почти до последнего момента цеплялся за край стола.
