Как ни странно, единственное, что дает хоть какое-то облегчение в этом царстве страданий, — это любовь. Хотя и в любви таится свой подвох: если вампир полюбит, то уже навсегда. Он будет вечно, что бы ни случилось, любить объект своей страсти. Вампиры могут влюбляться снова и снова, но каждый раз отдают часть своей души. Я любила дважды. Один раз Рода, а второй — Вайкена. Две эти любви были совсем разными. С Вайкеном — чуть менее цельной, чем с Родом. Но в обоих случаях чувство сковывало меня. Любовь вампира — тоска и боль, вечный голод. И не важно, как страстно любят тебя в ответ — все равно этого никогда не достаточно. Какие бы слова ни говорили, какими бы поступками ни доказывали любовь — вампиры по натуре своей ненасытны. Вот какова была мука, что я носила с собой ежечасно.
Отставляя вазочку из-под мороженого, я услышала стук подноса, опускаемого на пластиковое покрытие. За соседний стол усаживался младший из братьев Инос, Рой, в компании учеников с виду чуть младше Тони. Рой посмотрел на меня, потом зашептал что-то приятелям.
— Да ты хит сезона, — заметил Тони, облизывая ложку.
— Хит сезона? — переспросила я.
Мы поднялись из-за стола, выбросили ложки и вместе отправились в книжный магазин. Там Тони прояснил свою мысль:
— Все парни на тебя так и пялятся.
— Это хорошо?
— Пожалуй, если тебе нравится бегать на свидания и все такое.
Я ничего не смогла ответить, потому что никогда еще не ходила на свидания. Во всяком случае, в людском смысле этого слова.
* * *
— Хочешь перед уходом посмотреть художественную башню? — спросил Тони. — Я там все время торчу. Это в корпусе Хоппера. Ну, знаешь, в честь художника. На первом этаже там физкультурный зал, несколько гостиных и комнат с телевизорами. Туда все ходят. Если тебе что понадобится, почти наверняка посоветуют пойти к Хопперу.
Пока мы с Тони выходили из клуба, я все поглядывала на сумку с купленными книгами. Оказавшись снаружи, на дорожке, он показал мне на большое каменное здание, что стояло слева за клубом. Справа над парадным входом возвышалась каменная башня, выстроенная в средневековом стиле. Она была обращена на север, в сторону главного входа, но я ничуть не сомневалась: поднимись я туда, мне откроется вид на весь кампус.
Мы пересекли длинный газон. На ходу я разглядывала еще одно общежитие слева. Большинство зданий, что я до сих пор тут видела, были не выше четырех-пяти этажей. Сейчас как раз наступило обеденное время, так что большинство учеников, прихватив еду, высыпали наружу.
Тони придержал предо мной стеклянную дверь хопперовского корпуса. Из вестибюля можно было либо пройти сразу прямо, в основное здание, либо наверх — в башню. Справа от главного входа начиналась винтовая лестница. Мы поднялись на четыре пролета.
— Уикхэм так не похож на все, к чему я привыкла, — промолвила я, положив правую руку на перила, а левой держа пакет с книгами.
Тони шел впереди, но после этой реплики с улыбкой обернулся.
— Мне нравится твой британский акцент, — заметил он.
Я ничего не ответила, однако приятная щекотка в груди подсказала, что комплимент мне приятен.
Поднявшись на самый верх, мы оказались в художественной мастерской.
— Как я уже говорил, меня ты тут почти в любое время найдешь, — сообщил Тони, опуская сумку с учебниками на пол.
По всему периметру каменных стен тянулся ряд маленьких прямоугольных окон, похожих на бойницы. Повсюду стояли мольберты, хотя пока еще пустые, ведь учебный год еще не начался. На тонких проволоках висели маски из папье-маше — одни наподобие бычьих морд с рогами, другие с человеческими лицами. Из металлических и пластиковых банок торчали кисти и столбики угля для рисования, а по периметру комнаты было расставлено десять деревянных столов. Каждый из них был так забрызган краской, что получился свой особенный узор. Все помещение словно бы гудело, вибрировало, такая тут стояла атмосфера творчества и надежд. Я почти физически ощущала эту вибрацию. В бытность вампиром меня бы это привело в ярость.
Вот же странно.
— Отныне я больше не зритель на чужом пиру, — пробормотала я, проводя рукой по стоявшему рядом мольберту.
— Что ты сказала? — переспросил Тони.
— Да нет, ничего. — Я развернулась к нему.
— Нравится тебе Уикхэм? — спросил он. — Я тут на художественной стипендии.
— В смысле? — Я разглядывала изображение цветочной вазы, что висело справа от окна.
— В смысле, я слишком беден, чтобы заплатить за учебу тут, так что мне позволили учиться даром. Пока я продолжаю хорошо рисовать. А ты?
— Я не на стипендии, — отозвалась я, не спуская с Тони глаз, чтобы понять, важно ли ему это. Он пожал плечами.
— Клево. Только дай слово, что ты не из этих богатеньких телок, готовых встречаться с парнем, только если он водит роскошную тачку и занимается престижным спортом.
Я понятия не имела, о чем он вообще говорит.
— Пожалуй, даю слово, — промолвила я.
— Я живу в «Кварце». Мы его проходили по пути сюда, там мужские спальни, — сообщил Тони. — Приходится жить со всеми этими спортсменами-атлетами.
— Вроде Джастина Иноса? — с лукавой улыбкой поинтересовалась я.
— О да! — Тони закатил глаза.
Но перед моим мысленным взором все еще стоял Джастин, выходящий из морских волн, — покрытый бронзовым загаром и прекрасный, как греческий бог. Я повернулась к Тони.
— Можешь не волноваться. Я не собираюсь увиваться за Джастином, как все эти девицы, если ты вдруг переживал.
— Вроде его подружки? Трейси Саттон? Их с двумя ее приятельницами так и прозвали Неразлучная Троица. Те двое встречаются с братьями Джастина. Так и шатаются вместе в спальни, не разлей вода. Вечно вместе держатся и всех окружающих грязью поливают.
Я стиснула в пальцах сухой колючий волос кисти для рисования. Предметы перед глазами вдруг расплылись. Описание Тони звучало знакомо — так знакомо.
— Знаешь, а я ведь и сама была такой. В старой школе. — Я поглядела на Тони. Он вежливо слушал. — Только не входила ни в какие группировки. Я была сама себе группировка. — Я торопливо встряхнула головой, отгоняя безумную мысль, и добавила. — Словом, терпеть не могу все эти группки.
— Можно мне тебя как-нибудь нарисовать? — спросил Тони.
Вот это неожиданный поворот!
— Нарисовать… меня?
С меня уже однажды писали портрет… в начале восемнадцатого века, но с тех пор — только фотографии.
— Ну да, — кивнул Тони, прислоняясь к деревянным полкам, что тянулись по всей окружности комнаты. Позади него, чуть выше головы, виднелось маленькое узкое окошко, в которое можно было разглядеть небо. Начинали сгущаться и темнеть тучи. — Портреты — это вроде как мой конек. Особенно мне удаются. На следующий год я собираюсь поступать в Род-Айлендскую школу дизайна.
