— Пожалуйста. Только ты сейчас про свою известность забудь. Она на фиг никому не нужна.
— Ты так говоришь, будто завидуешь моему успеху.
Макс усмехнулся, а в его глазах появилась жалость.
— Бог мой, да у тебя звездная болезнь! У тебя, наверно, от собственной известности крыша поехала. Я слышал, что всех звезд зашкаливает, но никогда не думал, что до такой степени.
Я фыркнула:
— Меня не зашкаливает. Я просто на все смотрю довольно реально. Вот если мы останемся живы и когда-нибудь вернемся в Москву, ты увидишь, что я даже и двух шагов не смогу сделать по улице.
— Почему? У тебя откажут ноги? — с нескрываемой издевкой спросил Макс.
— Нет. Я не смогу сделать двух шагов, потому что на меня налетят поклонники. Для того чтобы я осталась неузнаваемой, мне приходится очень часто менять свою внешность. Так часто, что ты даже не можешь себе представить.
Макс постучал ногой еще по одной запаске, смахнул пот со лба и сказал:
— Кажется, у раннего Хемингуэя есть произведение с замечательным названием «Что-то кончилось».
— Что кончилось? — не поняла я.
— Это название такое.
— Никогда бы не подумала, что современная братва интересуется ранним Хемингуэем.
— А зря. И не только интересуется, а даже его перечитывает и цитирует. Нынешняя скотская жизнь заставляет множество образованных людей идти в криминал. Я знаю одного вора в законе, у которого целых три высших образования. Он книги умные пишет, читает только интеллектуальную прозу, а такого собеседника, как он, днем с огнем не найдешь. Золотой мужик.
— А зачем ты вспомнил эту книгу?
— А я ее и не забывал. Очень точное определение, точнее просто не придумаешь. Двое людей были вместе, боролись с трудностями и даже верили в то, что они друг друга любят, а как трудности закончились, им перестает казаться, что они любят. Они вдруг понимают, что им нет смысла продолжать отношения.
— Ты это к чему сказал?
— Да так просто.
Воцарилось молчание. Я с любопытством разглядывала Макса. Это был человек, про которого я, в сущности, ничего не знаю, но есть какое-то странное ощущение, что я знаю про него все. Макс поднял голову, и наши взгляды встретились.
— Ты что так на меня смотришь?
— Ты очень красивый.
— Я же не женщина, чтобы быть красивой.
— Мужчины тоже бывают красивыми.
Наверное, Макс не любил комплименты и не посчитал нужным продолжать начатый разговор. Я решила больше его не смущать и стала разглядывать пепелище. Странная горячая дрожь поднялась от моих ног к самому горлу. Перепугавшись, что могу вновь потерять сознание, я встала и, превозмогая страх и боль, двинулась к пепелищу. У одного из обгорелых бревен лежал труп, в котором было невозможно опознать одного из семерых мужчин.
— Макс, тут мертвый! — крикнула я.
— Отойди! Какого черта ты туда полезла? — Макс взмахом руки показал мне, чтобы я подошла к машине.
Приблизившись к машине, я удивленно пожала плечами.
— Если я не ошибаюсь, тут все четыре колеса.
— Верно. Ты не ошибаешься. Одно колесо не прокололи.
Я замерла.
— Ты хочешь сказать, что мы сможем отсюда уехать?
— А почему бы и нет?
— Макс, ты даже не представляешь, какой ты замечательный! — Я захлопала в ладоши.
— Это не я замечательный. Это колеса у машины замечательные…
Макс достал из машины пакет. В нем оказались два спортивных костюма и одна-единственная футболка. Протянув мне футболку, Макс заверил, что ему для меня ничего не жалко, и надел костюм на голое тело. Я с удовольствием облачилась в предназначенное мне обмундирование.
— Никогда спортивные штаны без трусиков не надевала, — заметила я.
— Было бы хуже, если бы тебе пришлось ехать в одних трусиках без спортивных штанов.
В пакете оказались еще и бутылка вина, открывашка, несколько пластиковых стаканчиков, целый батон белого хлеба и сигареты.
— Вот это да! — не смогла я сдержать своего восторга. — Такое впечатление, что все это для нас приготовили…
Выпив совершенно отменного красного вина, мы закусили хлебом, в последний раз взглянули на пепелище и сели в машину. Макс включил зажигание и задумчиво произнес:
— Только вот документов у нас нет.
— А зачем нам в лесу документы?
— В лесу-то они и в самом деле ни к чему. Они могут нам понадобиться, когда мы выедем из леса.
— Ерунда. Какие, к черту, документы, если мы попали в такие передряги…
Мы долго ехали по лесной дороге и молчали.
Я вытянула свою сломанную ногу и тихонько подвывала в так музыке, играющей в машине. Макс беспрестанно курил, смотрел прямо перед собой на дорогу и напряженно думал. Он ехал медленно — дорога была просто ужасная.
— Макс, о чем думаешь?
— О том, что мы все-таки остались живы.
— Конечно, а по-другому просто не могло быть. Тебе выпало великое предназначение — спасти женщину, о которой говорят миллионы.
— Да хватит тебе. Макс, я знаю, о чем ты думаешь, — сказала я серьезно.
— О чем?
— Ты думаешь, как жить дальше.
— Надо же! Ты ясновидящая!
— Я серьезно говорю. Со мной все понятно. Я вернусь в свою прежнюю жизнь и буду жить точно так же, как жила. Съемки, спектакли, поездки… Моя жизнь налажена, и даже после всего, что случилось, она останется без изменений. С тобой совсем другое дело. Ты согласился мне помочь и организовал побег. Выходит, ты сам подписал себе смертный приговор. Твои друзья таких вещей не прощают. В твоем мире свои законы и свои правила. Ты их нарушил. Ты думаешь о том, куда возвращаться. В тот мир, где ты обитал, тебе вернуться нельзя, это смерть.
— Не говори ерунды. Я совершенно не переживаю за это.
— А вот и переживаешь. Я вообще не понимаю, почему ты не хочешь быть со мной откровенным. В конце концов, мы с тобой близкие люди, я очень тебе обязана.
— Ничем ты не обязана. Если я что-то для тебя сделал, то только по доброй воле. Просто слишком много накладок. Я знал, на что шел. Даже если бы мы нормально приземлились, я бы не смог вернуться в дом и сделать вид, что я спал и ничего не слышал. Все пошло не так, как я предполагал. Слишком много накладок.
— А как ты предполагал?
— Я знал, что, кроме меня, тебе не на кого рассчитывать. Но если я соглашусь помочь, потом не найду в своем мире оправдания своему поступку. Поэтому я рассчитывал тебе помочь и наконец выйти из игры.
— Каким образом?
