— Эй, Алена, заснула, что ли?
— Замечталась.
Зажав телефон плечом, она вылезла из ванны, обернулась большим полотенцем и пошлепала босая в спальню. На полу остались мокрые следы, и это показалось забавным. Сегодня ее что-то слишком тянет на веселье.
— Знаешь, подруга, — Алена открыла бар, достала бутылку мартини и плеснула в бокал, — хотелось провести эту ночь с красивым, сильным мужиком. Вдруг у меня больше таких ночей не будет…
Мимочка всполошилась и, видимо, разбудила сына. Алена услышала ее торопливый голос:
— Подожди, сейчас приду. Могу я поговорить с подругой? Алена…
— Да здесь я, здесь.
— Откуда такие мрачные мысли? Все будет хорошо, вот увидишь!
Ага, в полиции ей сказали то же самое. Только почему-то тянет пойти и написать завещание, которого, кстати, у нее нет. Кому все оставить? Она мысленно перебрала всех друзей, знакомых, вспомнила и бывшего мужа. Жорик будет счастлив, если она оставит ему ауди…
— Мимочка, хочешь, я оформлю на тебя завещание? У Бориса и так все есть, а тебе пригодится.
— Алена… ты это брось, брось немедленно! Или я завтра тебя никуда не отпущу. Нет, я с тобой пойду! — активизировалась Мимочка, отгоняя от телефона домашних. — Если надо, я могу пойти вместо тебя.
Алена рассмеялась.
— Да угомонись ты, меня будут охранять. Там работают классные ребята.
И снова перед глазами возник Семен. Жаль, что у них ничего не получилось.
— Ты меня так напугала, что я теперь не усну!
— А я вот усну. Одна. А могла бы и не одна… Но когда мы приехали и открыли его квартиру, там была его бывшая… Полуголая. Если бы ты видела ее — настоящая корова! А Семен жил с ней, спал, ел, о чем-то говорил. О чем? Я сразу поняла: она круглая дура!
Мимочка выслушивала жалобы молча, за что Алена была благодарна. Не нужно ей сейчас ни жалости, ни упреков и увещеваний.
— Надеюсь, ты не подралась с ней?
— Я благоразумно ушла домой. У меня еще осталась гордость…
Плохо, что с гордостью не поболтаешь, не ляжешь в постель. Она не согреет, не спасет от одиночества. Даже не чокнется с тобой стаканчиком-другим.
— Что будешь делать дальше?
— Ничего. На нем свет клином не сошелся. Найду другого, если останусь жива… Фиг ему, а не меня…
Алена допила мартини, забралась под одеяло и свернулась калачиком. Наплывала дремота, через которую голос Мимочки едва слышался.
* * *
— Вадим!
Тень матери придвинулась ближе. Он давно не спал, притворялся, с силой сжимая веки.
— Ты был сегодня плохим мальчиком! И поэтому мы сегодня поедем к тете Вале!
Глаза Вадима широко раскрылись, он жалобно попросил:
— Только не к ней, пожалуйста, мама! Я больше не буду.
Но мать никогда не меняла принятых решений.
Вадиму казалось, что его поднимают с постели, умывают, одевают и ведут за руку к автобусу. А ведь как было бы здорово поехать в парк аттракционов!
Тетя Валя… Она была двоюродной сестрой матери. Вадим никогда не любил ее. Толстую, вечно улыбающуюся, норовящую прижать его к себе, обслюнявить, потискать. У тети Вали было много денег и не было проблем. Она могла все достать, или купить, или найти через друзей и знакомых даже в трудную пору дефицита. Она работала в поликлинике и выписывала липовые больничные, о чем Вадим узнал случайно, когда подслушал разговор тети Вали с матерью.
Все важные разговоры происходили на кухне, куда Вадиму в такое время вход был запрещен. Но дверь оказалась закрытой неплотно, и Вадим приник к щели.
Тетя Валя курила, стряхивая пепел с папиросы в хрустальную пепельницу. Мать стояла у окна, сложив руки на груди.
— Валя, ты не слишком зарываешься с больничными?
— Ну лапуля, Ната, как иначе проживешь? Ты мне — я тебе, слышала такое выражение?
— Слышала, — отозвалась мать. — Мне страшно.
— Да я практически ничего не делаю. Люди сами несут мне презенты…
И тетя Валя захихикала. А потом она села и вышла из тюрьмы больной и разбитой. Мать с нею больше не виделась.
Именно тетя Валя первая приучила Вадима держать в руках медицинские инструменты — приносила ему из больницы шприцы, капельницы, странные бумажки, которые меняли цвет, если на них помочиться. Он в них почти не играл — брезговал. Складывал в коробку и лишь изредка рассматривал и нюхал.
Иногда тетя Валя приезжала в гости к ним, и тогда Вадим прятался под столом. Но мать выуживала его оттуда, заставляла умыться и выводила к гостье. И снова начинались слюнявые объятья и глупая лесть. А потом про него забывали или сажали на стул и не велели уходить с места.
Однажды из сумки тети Вали выпал на пол нож, маленький, блестящий, острый. Вадим спрятал его и достал, когда остался один. Чтобы проверить остроту находки, он не пожалел любимую игрушку — старого плюшевого медведя. Скальпель вонзился в плюшевую плоть, как в масло, на пол посыпались опилки. А Вадиму вдруг показалось, что полилась кровь, и он закричал… Думал, что кричит, хотя на самом деле из открытого рта не доносилось ни звука. Так его и нашла мать: с занесенным над медведем скальпелем.
Воспоминания прогнали остатки сна. Вадим сел на кровати, закутался в одеяло и дрожал до самого утра, вглядываясь в зеленый мир стоящего на столике аквариума, где золотые рыбки беззвучно разевали рты.
Глава 12. Не отдам!
Казалось, суета вокруг не имеет ничего общего с операцией по задержанию преступников. Но это было не так.
Костя Пахомов не отходил от нее ни на минуту. Алену проинструктировали, что она должна делать и как себя вести. Переспросили.
— Я все помню, — сухо отозвалась она. Оперативник прикрепил к ее блузке едва заметный микрофон.
— Слав, фонить не будет? — волновался Пахомов.
— Не, не должен.
— Тогда ладно…
Среди группы захвата Алена, к удивлению, заметила Семена. Он был в бронежилете, надетом поверх футболки, сидел на подоконнике, проверяя оружие, и пересмеивался с высоким жилистым парнем. В ее сторону он ни разу не повернул головы. Если ему наплевать на нее, зачем он здесь, это же не его профиль?
От созерцания равнодушия Семена Алену отвлек голос Пахомова:
— Алена Владимировна, повторите еще раз, что вы делаете!
Она заученно повторила:
— Беру сумку, стою у обочины. Подъезжает машина, я отдаю сумку и машу платочком вслед.
— Чего? — вытаращился Пахомов. — Алена Владимировна, ради бога, не нужно самодеятельности, иначе за вашу безопасность мы не ручаемся!
