Впрочем, грохот и тряска не помешали Кобелино заснуть глубоким сладким сном, пока они выбирались на дорогу, что вела к городской окраине. По этой магистрали, называвшейся Западным трактом, катили немногочисленные фургоны и телеги, запряженные мулами и лошадьми; дорога, обогнув зеленый выступ Хаоса, тянулась на пологий холм, у подножия которого лежали плантации масличных деревьев вперемешку с цитрусовыми рощами и кукурузными полями. На ближнем поле мерно сгибались крохотные полуголые фигурки в соломенных шляпах. Кроме них, Саймон заметил всадников с карабинами и плетьми: эти важно восседали в седлах, посматривая по сторонам, а временами что-то вопили – что именно, заглушалось ревом двигателя и храпом Кобелино.
– Столичный кибуц, – пояснил Гилмор, мрачнея лицом. – Для граждан, отбывающих малую сельскохозяйственную повинность. «Светлый путь».
– Путь? При чем тут путь? – Саймон переключил передачу, сбавил скорость и удивленно воззрился на темнокожего учителя. Тот помрачнел еще больше.
– Это название кибуца, мой звездный брат. За ним, на вырубках, – угодья вольных фермеров. Вольных, пока не рыпаются и налоги платят. «Белый», четверть урожая – в казну, «черный», другая четверть – Хорхе Смотрителю, за покровительство и крышу. Все поровну, все справедливо.
– И никаких эксцессов? – осведомился Саймон.
– Почему же. Случались переделы, да все в один карман. И сейчас, и при донецких, и при домушниках.
– Домушники – кто такие? Про них ты мне не рассказывал.
– «Наш дом – Бразилия» – партия власти в давние времена. Правили долго, покончили с Русской Дружиной, а их самих вырезали донецкие в Большом Переделе, лет двести назад.
– А кто вырезал донецких?
– Союз Бандеро, в две тысячи двести восьмом. Крокоди льеры, смоленские и дерибасовские. «Штыков» тогда еще w было, а клинки, «торпеды» и мелочь вроде «плащей» боялись ввязаться в ту свару.
С заднего сиденья, где спал Кобелино, послышалась затейливая рулада. Саймон хмыкнул. Когда автомобиль, рыча и пыхтя, взобрался на холм, он приглушил мотор и встал, оглядывая зеленые дебри Хаоса и уходившую к югу равнину, за которой синел океан. Там была бухта – огромная, с неестественно правильными очертаниями, напоминавшими след чудовищной подковы; несомненно, затопленный кратер на месте прежнего Рио. Новый город лежал вдоль нее широким полукольцом: слева – белые особняки и виллы, церкви и пятиглавый собор, обнесенные древней, но еще внушительной каменной стеной, справа – гавань, железнодорожная колея И набережная, за которой тянулся лабиринт узких, кривых и пестрых улочек. Набережную проложили от площади, служившей, видимо, городским центром; она выходила к морю и отделяла богатый район от порта. Главной ее достопримечательностью являлось массивное здание в пять или шесть этажей, окруженное пальмами, но серое и мрачное, словно гробница. Перед ним цветными жучками мельтешили автомобили и пролетки.
К востоку от особняков и вилл вдавалась в море скала странного синеватого оттенка, с плоской вершиной и круты-ми склонами, будто стесанными гигантским топором. На этом каменном пне стояла крепость – квадратные башни и стены из бурого кирпича, ворота, к которым вела вырубленная в скале лестница, центральная цитадель и вышки на бревенчатых опорах. Сооружение напоминало средневековый замок, но над одной из башен торчали вверх антенны, на вышках поблескивали пулеметные стволы, а кое-где виднелись тонкие журавлиные шеи подъемников. Крепостная скала,. белые виллы, площадь и гавань образовывали как бы внутреннее городское полукольцо, охваченное со стороны суши тремя промышленными районами, – видимо, более поздней застройкой, где жилые касы соседствовали с приземистыми корпусами фабрик, какими-то складами и хранилищами, водонапорными башнями и куполами немногочисленных церквей. Эту внешнюю подкову рассекали покрытые асфальтом дороги: одна, на которой замер сейчас лиловый лимузин, подходила с запада, другая тянулась на север, между дебрями Хаоса и прибрежными холмами. В общем и целом, если не вспоминать о бандитских кланах, переделах, кибуцах, налогах и остальных мелочах, столица ФРБ казалась обширным и процветающим городом тысяч на триста жителей – а может, на четыреста, считая с окрестными фермами и поселениями.
– Синяя скала, – произнес Майкл-Мигель, заметив, что Саймон разглядывает крепость. – Как гласят предания, «Полтава» причалила сразу за ней. Высадили десант, перебили пару тысяч аборигенов, затем построили Форт, гавань и городскую стену. Нынче это Центральный округ Рио. А ближе к нам три новых – Восточный, Северный и Западный. – Что теперь в крепости? – спросил Саймон. Учитель, с неприязнью покосившись на громко храпевшего Кобелино, пожал узкими плечами.
– Ничего интересного, брат Рикардо. Стены, башни, гарнизон «штыков». Еще – столичные карабинеры, казармы, арсенал. В главном здании – тюрьма, а в подвалах – свалка. Помнишь, я говорил о Старом Архиве? Вот он-то и находится под нижним тюремным ярусом.
– Ничего интересного, говоришь? – Саймон перевел взгляд с крепости на площадь. – А там что? Вроде гробика с пальмами?
– Серый Дом, он же – Богадельня, официальная резиденция Бразильянской Думы и главных департаментов. – Гилмор принялся перечислять, загибая пальцы: – Общественного здоровья, Финансов, Продовольствия, Водного Транспорта, Медицины, еще – Топливный и Военный. Там же – Архив и государственный банк. Архив, в котором я служил, тоже в подвале.
– Словом, правительство, – резюмировал Саймон. – И доны там обитают?
– Это никому не известно. Я прослужил в Архиве тринадцать лет, но попадались мне лишь чиновники мелкие паханито да думаки, болтуны из Думы. Вот на этих можно глядеть шесть дней в неделю, с десяти до четырех. Особенно когда они в кассу валят, за песюками.
Он пробормотал что-то непечатное, несообразное с его интеллигентной внешностью и белым, с иголочки, костюмом. Саймон ухмыльнулся, сел и надавил клаксон. Пронзительный вопль повис в воздухе, и храп на заднем сиденье прекратился.
– Куда ехать? – спросил Саймон, не оборачиваясь.
– Ах-ха-а… – раздался сзади сладкий зевок. – Прямо, хозяин, прямо. Там, на въезде, площадь, на ней живодерня стоит, так ты мимо нее газуй, не задерживайся. Третий поворот направо, второй налево, и тормози у баобаба. Здоровый такой баобаб, на Аргентинской улице, у пивной «Красный конь».
Мотор взревел, автомобиль ринулся с холма и, обогнав по дороге неуклюжий дымящий трейлер и несколько груженных сеном телег, подкатил к площади. За ней пригородное шоссе переходило в улицу, застроенную невысокими домами: белые, почти глухие стены, черепичные кровли, узкие окна на уровне второго этажа, крохотные балкончики, увитые зеленью. Справа на площади располагался кабак, слева – живодерня; иными словами, полицейский участок с неизменными воротом и ямой. Яма была пуста, но рядом широки кругом стояли люди, облаченные в синее, и щелкали бичами то и дело поднимая белесую мелкую пыль. В кольце их кто-то метался и исходил криком, жалобным и нестерпимо пронзительным.
Притормозив, Саймон поднялся, опираясь рукой о рулевое колесо. Теперь он видел, что избивали парня – лет семнадцати или шестнадцати, тощего, в окровавленных лохмотьях, свисавших с исполосованных плеч. Синемундирные гоняли его по кругу с таким расчетом, чтоб дотянуться до жертвы тонким кончиком бича, оставив алую полоску. Временами они промахивались, что -вызывало проклятия и хохот – парень был маленький, юркий и, вероятно, еще не лишился сил. Напротив, у кабака, толпились зрители; кто-то глядел мрачновато, а кто-то – с жадным любопытством, но все молчали, переминаясь с ноги на ногу и почесывая в затылках.
