Голос Хайме был хриплым; видно, его подняли с постели.
– Случилось что, милостивец мой?
– Трясунчик мертв. – Грегорио затянулся сигарой. – Нашли его дохлым у лужи с корабликами. Часа четыре назад.
– Ах-ха… – Старик протяжно зевнул. – Так об этом я уже знаю, Сильвер. Культя моя чешется, а это – к приятным вестям. Вот если б ломило и зудело…
Временами осведомленность Хайме казалась дону Грегорио удивительной; он с полным основанием подозревал, что у дерибасовских было не меньше топтунов и стукачей, чем в его собственном ведомстве. Пока это шло на пользу общему делу, однако со временем… Отложив сигару, он произнес:
– На теле – ни единой раны, никаких следов. Представляешь?
– А вот об этом я не слышал, – отозвался Хайме. – Большой искусник поработал, а? Как его? Брат Рикардо? Пожалуй, я его к себе возьму, качком либо отстрельщиком… Не возражаешь?
– Смотря кого отстреливать, – усмехнулся Грегорио.
– Ну, не тебя же и не Алекса, пока он детишек не наплодил, внуков твоих. Может, Хорхе?
– Может быть. Но не раньше, чем мы разберемся с наследством Трясунчика.
– Согласен. Тебе – кораблики и морячков, мне – склады да гавани. А вот с бойцами их что делать? Бойцы под Сергуном ходят. Договоришься с ним?
– Не уверен, – произнес Грегорио после непродолжительного раздумья. – А что бойцы? Ими, как порешили, пусть занимается Алекс. Его проблема.
– Алекс их перережет или в Разлом продаст, а зря… ах– ха… – Хайме снова зевнул. – Лучше бы сделать так: пустим слух, что с Трясунчиком разобрался Хорхе. Глядишь, «торпеды» мстить захотят. Так пусть Хорхе их и режет, не Алекс.
А?
– Труп-то не поврежден. Поверят ли, что это – работа крокодильеров? – с сомнением сказал Грегорио.
– Чего ж не поверить, милостивый дон? Ты нанял Рикардо-искусника через десятые руки, а ведь его и Хорхе мог нанять. У него тоже счеты с «торпедами». Недаром их в Харбохе пощипали!
Дон Грегорио Сильвестров прищелкнул языком. Порой хитроумие Хайме поражало не меньше, чем его осведомленность; всякое событие, случай, факт он умел повернуть к собственной пользе – а значит, и к пользе триумвирата. Пока… Но категория «потом», как полагал главарь смоленских, для Хайме не существовала; слишком был он стар, чтоб захватить инициативу через пару лет, когда наступит время делиться властью. Правда, у Хайме имелись сыновья, но бог не наделил их особым хитроумием, и можно было согласиться, что в обозримом будущем – «потом» – все они останутся живы.
Или хотя бы один из них.
Двусмысленно ухмыльнувшись, дон Грегорио произнес в трубку:
– Согласен.
Хайме тут же отозвался:
– Раз согласен, сообрази, как Сергуна с Хорхе стравить. Время-то подходящее…
– Это почему? – Лоб Грегорио пошел складками. Временами он не поспевал за извилистой мыслью старика.
– А потому, что надо внимание отвлечь. Банк-то грохнули! И тут не в убытках дело, а в том, кто и как? Убытки – что, убытки я возместил – из нашей общей кассы. Ну а ты распорядился болванов-охранничков закопать. Карло твой, наверное, закапывал? Да не один же? Еще топтуны твои – те, что злодеев ищут. Выходит, многим известно, что случилось, – а случай-то небывалый! Загадочный, можно сказать. Слухи пойдут, сплетни…
При одном напоминании о банке сигара начала горчить. Раздавив ее в пепельнице, дон Грегорио буркнул:
– Не пойдут. Карло самых доверенных людей в розыск направил.
– И что они нашли, твои доверенные? – не без ехидства поинтересовался Хайме.
– Пока ничего. Но найдут! Найдут проклятых отморозков! Я их даже в Хаосе достану – и на крюк!
Обычное спокойствие покинуло дона Грегорио, и Хайме, почувствовав это, сказал:
– В Хаосе, милостивец мой, не достанешь, и соваться туда не след. Ты не кипятись, ты жди терпеливо, как я ожидаю. Жди и следи. Ведь деньги зачем крадут? Не для того, чтоб с ними в Хаос закопаться, а чтоб потратить с удовольствием и толком. Пропить и с девками прогулять либо иным манером покуражиться. Значит, где-то что-то всплывет, если уже не всплыло. Как в городе? Тишина?
– Тишина. Так, шебуршат по мелочи, «шестерки» из вольных.
– Ну, эти всегда шебуршат. А что до денег, всплывут они, не сомневайся! Сумма-то немалая. Всплывут! В Рио или Севасте, а может, в Харке или Буэносе. Тут мы злодеев возьмем да расспросим, что они с дверью намудрили и чем опоили охранничков. Слышал я, есть мексиканский гриб, так от него с лошадьми обморок случается.
– Это вряд ли, – возразил дон Грегорио. – Все спали, а запаха никакого не было. И дверь… Дверь не сломана, а вскрыта. Такая дверь! Не забыл, откуда ее взяли? Еще во времена домушников?
– Не важно, откуда взяли, а важно, куда поставили. Двести лет простояла – и надо же Значит, еще один искусник у нас завелся, кроме братца Рикардо. Ну, тебе видней, ты у нас о здоровье общества печешься. Только я думаю, может, Сапгиевы людишки в банке пошалили, а? Что скажешь, Сильвер?
– Зачем им это?
– Может, чтоб песюками нашими от бляхов откупиться. Может, Сапгий их бросил, а жить-то надо – и хочется жить хорошо. А если по существу, так попугать хотят: мол, есть у нас ключики к самым хитрым вашим замкам и всякие газы, что в сон вгоняют. Почему бы и нет?
Дон Грегорио хмыкнул и нахмурил брови. Хитер Хайме, хитер. Если заводит речи об агентах срушников, значит, что-то пронюхал, старый лис. Или хочет по ложному следу пустить?
Дверь в Первом Государственном когда-то вела в компьютерный центр «Полтавы», и Грегорио не сомневался, что никто на всех шести земных материках, считая с остатками Северной Америки, не сумеет ее открыть. Никто! Кроме служащих банка, тех дерибасовских, которым доверялись электронные ключи… кроме самих хранителей сокровищ. А где сокровища и дерибасовские – там, разумеется, Хайме. Эта мысль мучила Грегорио уже второй день.
Глава 9
Гробовщик оказался дельным помощником; что бы ни двигало им – корысть, любовь к авантюрам или стремление к власти, – он пунктуально выполнял приказы и не слишком лез с советами. Еще одним положительным качеством Пако являлось отсутствие любопытства; он не спрашивал, как достигается тот или иной результат, если они казались приемлемыми. Мешки с песюками в подвале «Красного коня» были таким приемлемым результатом, как и позиция, которую
Пако теперь занимал – уже не главарь маленькой шайки вольных, а пахан при крепком доне, сколачивающем новое бандеро. И то, что дон появлялся и исчезал с таинственной внезапностью, не говорил ни слова о своем убежище, не поминал о прошлом, не делился планами, но был суров и грозен – словом, все это рассматривалось Гробовщиком как свидетельства компетентности и силы вожака. Воистину сильный человек всегда молчалив и целей своих не раскрывает. А дон «железных кулаков» был, несомненно, сильным человеком. Очень сильным!
