– Ну, хренотень! Это сколько ж надо трудов, чтобы такую стенку наворотить! Если б собрались все наши семибратовские мужики, да еще из Колдобин и Волосатого Локтя, и было у них, значитца, пятьдесят возков, так лет за тридцать, может, и насыпали, а может, надорвались. Может, банан у всех обвис бы.
– Обвис бы, точно, – согласился Филин и передернул затвор карабина.
– Это естественная возвышенность. Погляди! – Саймон вытянул руку к темневшим на севере горам. – К ним от побережья катилась волна – не океанская, сейсмическая. Понимаешь? Тряхнуло страшно, почва с горных склонов сползла вниз, к подножию, потащила деревья и камни, потом лавина застряла в джунглях, и получился кольцевой холм. Холм, не вал. Ему, я думаю, три с половиной сотни лет. Вершина сгладилась, заросла травой.Готовое укрепление.
– Может, и так. – Пашка с сомнением покачал головой. – Ты, брат Рикардо, человек ученый, тебе виднее. Опять же сексическая волна – самое место для Хорхи. Он, говорят, страсть до баб охочий!
Саймон усмехнулся и подтолкнул Проказу в бок.
– Хватит болтовни. Бугров – ко мне! И остальные чтоб не скучали! Парням Хрипатого – резать проволоку, люди Алонзо пусть тащат катапульты. Ворота в тоннель открыть, взрывчатку и горючее поднять на вал, крокодильеров и собак сбросить вниз. К делу! Выполняйте!
– Сей момент!
Пашка с Филином исчезли. Саймон, не обращая внимания на тихую суету у фургонов, рассматривал открывшийся с вала пейзаж. Перед ним лежала котловина с озерами, в лигу шириной и вдвое большей длины; с севера ее замыкали горы, а с трех остальных сторон – серпообразный холм с колючей проволокой по гребню. На востоке его размыла речушка, бравшая начало в озере, – наверняка приток Параибы, петлявший в тропических лесах. Озер в котловине было три: два ближних к валу, почти округлых, и дальнее, у самых гор, вытянутое эллипсом, – в него струился водопад и из него же вытекала речка. У водопада воздвигли электростанцию, а на озерных берегах темнели многочисленные сараи, навесы и заборы, ограждавшие что-то темное, застывшее, неподвижное, подобное россыпям крупной гальки; Саймон не сразу сообразил, что видит лежбища кайманов – сотни, тысячи зубастых тварей, погруженных в сон.
– Чтоб вам сдохнуть в кровавый закат! – пробормотал он проклятие на тайятском и злобно сплюнул.
На каменистой полоске земли меж ближних водоемов тянулась шеренга казарм, двадцать или побольше бревенчатых строений, напоминавших издалека гробы; за ними высилась цитадель с квадратными башнями и высокими стенами, которые тусклый лунный свет окрасил в темно-лиловые, коричневые и серые тона. Эта крепость казалась не меньше, чем Форт на Синей скале, и выходила разом ко всем озерам – будто каменный столб, забитый в центре ровной водной глади. Слева от нее, у вытянутого озера, лежал поселок – похоже, с кабаками и прочими увеселительными заведениями; там слышался далекий хохот, женский визг и песни, похожие на волчий вой. Справа, неподалеку от казарм, Саймон разглядел навесы на высоких столбах, яркий огонь фонарей, штабеля ящиков и бочек – по виду, с горючим, тупые морды автофургонов и какие-то голенастые механизмы, подъемники и лебедки. Очевидно, там располагались склады и арсенал, а к ним, выныривая из-под холма, шла дорога – усыпанный щебнем тракт двухсотметровой длины. По прямой расстояние было еще меньше, и Саймон довольно хмыкнул, прикинув, что снаряды из катапульт накроют и арсенал, и склады, и казармы, и даже до крепостной стены долетят, хотя стрелять по ней не стоило – бесцельная трата времени и боезапасов.
Пашка и Филин вернулись в сопровождении бугров. Пако Гробовщик был весел, Сергун, предводитель «торпед», мрачен и хмур; Хрипатый сосредоточенно мял повязку, прикрывавшую остатки носа, Челюсть и Монька Разин глядели орлами, а Пономарь с поделыциками скалились, будто троица оголодавших койотов. Вокруг раздавались негромкий скрежет, лязг и натужное пыхтенье: бригада Хрипатого резала проволоку, люди Алонзо тащили на вал катапульты, а остальные поднимали напалм в небольших деревянных бочонках и очищали территорию от храпевших стражей. Саймон велел не убивать и не калечить спящих, но это вряд ли являлось милостью – если слухи о Хорхе Смотрителе были правдивы хотя бы на четверть. Впрочем, и сам Смотритель мог не дожить до завтрашнего утра.
– Бровь, – Саймон повернулся, к Алонзо, – ты займешься катапультами. Стрелять, пока не кончится боезапас, спалить казармы и склады. Ты, Пономарь, вместе с Холерой будешь в оцеплении. Отрыть окопы на внутреннем склоне холма, расставить пулеметы, и пятерых пулеметчиков послать к ближнему озеру, левее казарм. Пусть займут позицию, окопаются и ждут. Если начнется атака из поселка – отбить нападающих. Желательно всех уничтожить.
Пономарь довольно кивнул. Его отличали хладнокровие, выдержка и осторожность; он не отказывался от драки, но предпочитал окопную войну. Засады и нападения из-за угла были его коньком.
– Дон, – подал голос Алонзо, – если подтащить стрелялки к озеру, так до поселка достанем. Подбросим огонька крокодавам! Заодно и шлюхи их погреются.
– Поселок обстреливать не будем, – отрезал Саймон. В его представлении всякое место, где обитали женщины – неважно, монахини или шлюхи, – являлось землей мира. Женщины у тай были священны, и Саймон без крайней необходимости не поднял бы на них руку. А если б поднял, то одарил бы быстрой смертью, а не мучительной, как от напалма.
Он кивнул Челюсти:
– Вы с Монькой займетесь складами и арсеналом. Окружить, залечь цепью, глядеть, как горит, стрелять, если кто высунется, и подбрасывать взрывчатку. Все!
– Вошь не проскочит, дон, – пробормотал Челюсть. Его огромный подбородок двигался с основательной неторопливостью дорожного катка.
Саймон оглядел остальных предводителей своего воинства, мысленно примеряя их к намеченным задачам. У Сергуна и Бабуина были самые крупные отряды, вместе – две с половиной сотни бойцов; Гробовщик являлся самым надежным, а Хрипатый – самым злым. Саймон велел Гробовщику встать в заслон на перешейке у казарм, а прочим – атаковать; Бабуин и Сергун займутся пылающими казармами, а Хрипатый сопроводит дона к крепости. Это будет ударный отряд: дон, два. пулемета, пятьдесят головорезов и ящики с динамитом. Услышав про пулеметы и динамит, Хрипатый радостно осклабился и снова начал мять повязку на носу.
– Вперед, – сказал Саймон. – Спускайтесь с холма и стройте людей. Алонзо, откроешь огонь по моей команде.
Бугры торопливо разошлись. Саймон следил, как темная масса его бойцов хлынула вниз, распадаясь дорогой на группы: малые – Челюсти, Пако и Хрипатого и две побольше – «торпед» и лесовиков. Потом он поднял голову, всматриваясь в неясные контуры казарм: эти строения в три этажа были довольно крупными, так что в каждом могло обитать семьдесят-восемьдесят человек. Скажем, сотня, решил он; значит, две тысячи крокодильеров, что совпадает с данными Прохора Переса. При мысли о Пересе он усмехнулся и вспомнил подвал под «Красным конем» – там, на стене, на одной из бамбуковых палок, висели уши капитана-каймана.
«Две тысячи, – повторил он про себя, – но многие веселятся в поселке. Зато и крепость не пуста – в ней, разумеется, есть гарнизон из лучших бойцов Смотрителя, а их может оказаться сотен пять… Впрочем, внезапность уравняет шансы, а напалм даст преимущество – забытый способ ведения войн, самый жестокий из всех, изобретенных на Старой Земле. Однако к данному случаю ом подходит».
