На миг ослепший и оглохший от взрывов и потоков воды, я не стал сразу открывать огонь, как того требовали инстинкты. Вместо этого дрожащими руками потянулся к водонепроницаемой сумке и стал лихорадочно менять ствол. За спиной прогремел взрыв и раздался безумный крик боли, когда кто-то, потеряв самообладание, нажал на спусковой крючок. С нашего берега не было сделано ни единого выстрела, если не считать взрыва ствола. Все так же лихорадочно меняли стволы, чертыхаясь и ругаясь.
Берег захлестнула волна гуров. Сразу же после взрыва они подплыли к нам вплотную и смело ринулись под наши убийственные залпы, стремясь рассечь строй, как и предсказывал Кен. Прильнув к прицелу автомата, я водил им полукругом по зловещим рядам, почти не ощущая отдачи. Влажный воздух наполнился острым запахом озона, который всегда сопровождал стрельбу. Все мы, промокшие до нитки, открыли ураганный огонь, сосредоточившись на обороне. Передовые отряды захлестнули ближайшие окопы, началась рукопашная схватка. Надо отдать нам должное — мы с трудом, но все же отбили натиск и откинули врагов обратно к воде.
Держа в перепончатых лапах устаревшие, но ужасно эффективные автоматы и пулеметы, гуры, не скупясь, обстреливали наши позиции. Передовой ряд, присев на одно колено, выдал по нам залп из ручных гранатометов, осыпая градом шрапнели и кумулятивными зарядами. Побросав пустые трубы на землю, гуры примкнули к винтовкам штыки и в полном молчании ринулись на нас. Вокруг засверкало, как на празднике. Мины, выпущенные из минометов, рвались среди них, разбрасывая черные куски тел в разные стороны. Позади раздались трескучие залпы бронетранспортеров, бивших по мокрой орде прямой наводкой. От камней с жутким воем рикошетили пули и осколки снарядов, ложась все ближе и ближе к моему окопу. На меня бежал гур с оскаленной мордой, но тут же упал с развороченной грудной клеткой. Инстинкты самостоятельно поднимали мои руки с оружием и нажимали на спуск. Короткие очереди глухой дробью отдавались в груди. Палец снова и снова давил на спусковой крючок. Глаза застилала пелена ярости и страха. Лежавший рядом Брас мощным огнем из пулемета отсекал линии снабжения врага от берега реки. Новые подкрепления захлебнулись в собственной крови. С каждой секундой гуры налетали на нас, словно цунами, не считаясь с потерями, но откатывались назад, оставляя после себя десятки убитых. Такой самоотверженности и храбрости я не встречал даже у полубезумных фанатиков гозорцев.
Вскинув автомат к плечу, я одной очередью срезал троих гуров и быстро нырнул обратно в окоп, пока над головой вновь не засвистели пули. Эта пляска со смертью длилась для меня не один час, хотя в реальном времени прошло не больше пяти минут. На наш участок навалилось втрое больше противников, чем на другие. Здесь приходилось крутиться как белка в колесе.
Спустя пятнадцать бесконечно долгих минут после начала атаки гуры сообразили, что нашу сильно прогнувшуюся оборону не сломить. Тогда они попробовали пробиться на другом участке, который посчитали слабым. На мост Хесан — Санхой ползли, как саранча, диверсионные группы боевых пловцов. Мы, словно в тире, короткими очередями сбивали их в воду, чувствуя возрастающий азарт. Пули выдирали из их тел огромные куски мяса, многие, даже лишившись конечности, упрямо ползли вперед. Складывалось впечатление, что битва была их последним шансом победить в долгой войне. Командование приказало забросать реку бомбами и ракетами, но большинство гуров вылезли на берег. Там они быстро захватили плацдарм вплоть до моста. Уничтожив немногочисленное охранение, стали сами окапываться. Берег передо мной был щедро усеян грудами мертвых ящериц.
К мосту неслись две ощетинившиеся пулеметами бронемашины. Они едва не наехали на меня гусеницами, спеша на мост и обстреливая противоположный берег из спаренных пулеметов. С отвратительным хрустом и чавканьем они мчались прямо по трупам гуров. От толстой брони танкеток со звенящим стуком отскакивали пули и снаряды. Боевые машины въехали на середину моста, поливая очередями захваченных врасплох гуров-минеров.
— Что они творят? Верните этих дурней обратно! — заорал кто-то в эфире. — Разведка доложила о минировании моста. Если они оттуда не уберутся…
Слишком поздно. С оглушительным грохотом мост взлетел на воздух. Десятитонные бронетранспортеры подбросило и швырнуло в воду. После взрыва гуры с радостным воем попробовали атаковать нас с флангов, но, получив серьезную трепку, вновь отошли на свой берег реки. Через пару минут в нас полетели огненные росчерки ракет из подствольных гранатометов. В небе зависли два геликоптера, обстреливая реку из двенадцатиствольных роторных пулеметов и лучеметов, пока не кончился боезапас. Во время их работы вода напоминала кипящую похлебку, заполненную плавающими трупами врагов. От такой картины меня замутило.
Перезаряжая автомат, я отметил, что атака заметно ослабевает. Весь свой последний удар противник сконцентрировал на первом взводе, окопавшемся у моста. Там земля кипела от пуль. Тактический навигатор показывал большие потери в первом взводе. Пули были пусть и примитивные, но, попадая в не защищенную броней часть тела, пробивали здоровенную дыру, порой несовместимую с жизнью. Потенциал подобного оружия нам еще предстояло ощутить на собственной шкуре.
— Всем провести короткую перекличку! — скомандовал Брас в эфир. — Какие потери?
— Мэд Рид. Ранен в плечо. В строю. Пуля под броню влетела рикошетом…
— Дальше, следующий! — нетерпеливо сказал Брас.
— Ингвар Грин. Легкая контузия. Ранений нет. В строю.
— Рон Славский. Ранение в спину, не могу оценить ущерба. Кровь не останавливается…
— Так, Славского оттащите к медикам! — немедленно распорядился Эндрю. — Пусть его шкуру заштопают. Не хватало, чтобы кровью истек. Дальше. Что с Лексом Бьёрном? Кто-нибудь видел этого трусливого подонка? На мониторе его позиция занята, но он не отвечает. Быстро выясните, что с ним. Грин, займись этим. Его позиция примерно метрах в тридцати на юг. Если этот маленький хорек сбежал с места боя, его дальнейшей судьбе не позавидуешь…
Переползая из одного окопа в другой, не обращая внимания на одиночные пули, шлепавшиеся вокруг меня в грязь, я добрался до позиции Лекса. Его с трудом можно было узнать — без рук и с развороченным лицом. Весь окоп был забрызган кровью и мокрыми ошметками мяса — у Лекса в руках взорвался автомат. Облепленный насекомыми, он был мертвее некуда.
— Лекс холодный. Серьезно холодный! — доложил я, быстро пригнувшись, когда над головой засверкали огненные росчерки пулеметных очередей.
— Попробуй определить пульс, может, еще живой… Ему можно чем-нибудь помочь?
— Пустое. Голову разнесло в клочья. Бедолага забыл сменить ствол да еще поймал несколько шальных пуль. По этой части берега идет сильный огонь из тяжелых пулеметов.
— Возвращайся. Для тебя есть работа, а что касается Лекса, его найдут медики и заберут с собой. Для него война закончилась! Конец связи.
Еще раз посмотрев на мертвого Лекса Бьёрна, я накрыл его истерзанное тело плащом из ранца и слегка присыпал влажной землей. Тоски по нему не было, как и печали, но в глубине душе шевелилось противное чувство, будто тебя снова обманули. Как если бы сказали, что патроны будут холостыми, а начали стрелять боевыми. С такими странными мыслями я уползал прочь, в последний раз увидев тупицу, балагура и недотепу Лекса, глупо погибшего в первом бою на берегу грязной речки Селены. Река безмятежно несла воды во времени, пока по обоим ее берегам, истекая кровью, умирали представители разных культур в неизвестной войне с неизвестным противником. Это как нельзя лучше подчеркивало бессмысленность происходящего.
