— Не понял, — честно ответил я. — Это ракеты. Есть цель — я стреляю, о чем разговор?
Вот тогда Салман положил лапу мне на плечо и так стиснул, что я почувствовал себя в промышленных тисках.
— А ты понимай, малой. Понимай! Такие ракеты мы делать не умеем. Приходится покупать или красть. Дефицитный товар. Так что расходуй с умом. Тебе, дорогой, ресурс доверяют. Не оправдаешь — дам в рыло. Теперь прозрачно?
— Прозрачно, — ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не зашипеть от боли.
— Ну тогда лады, — сказал Салман и убрал руку.
Должность у него значилась странная: квартирмейстер.
Интендант то есть. Я сильно удивился — на тыловую крысу здоровяк не походил. На роже шрамы, нос сломан, а на левом предплечье змеился устрашающий шрам от ожога.
Мое удивление возросло, когда я стал свидетелем одного разговора между Бладом и дель Пино. Блад называл его исключительно на «вы», именуя сеньором. В то время как все прочие были для него «ты», «сынок», «щегол» и прочая, в самом лучшем случае — «брат» (Блад говорил на свой американский манер — brazza, или сокращенно bro).
[2]
Дело было перед вылетом, мы все терлись вокруг флуггеров на палубе. Я увидел техника Кевина Михальского и поинтересовался, какого дьявола такой орел прозябает в интендантах.
— Чего?! — не понял Кевин.
— Ну… он же квартирмейстер! — пояснил я.
— Кто?! — не понял Кевин еще сильнее. — Салман?!
— Ну да.
— Ты даешь, русский! Салман не квартирмейстер, а квотермейстер! Чуешь разницу?
Я не чуял.
— Как у вас в России называются абордажные машины?
— Десантно-штурмовые флуггеры, так и называются. Типов всяких много — «Фаланга», «Геккон», «Гусар»… А что?
— А то, что абордажный отсек называется по традиции — квотердеком. Квотермейстер — глава абордажной партии! Допер, тормоз? Салман, чтобы ты знал, босс абордажной команды «Синдиката»! Ясно?! Его даже Иеремия опасается, — последнюю фразу он сказал, слегка притушив голос.
Чуть позже я узнал, что Салман бывший офицер осназа. Какая-то очень мутная история. Подробностей мне не сообщили (впоследствии оказалось, что история куда более мутная и гнусная). Выходило так, что его выгнали со скандалом за жестокость (кстати, верилось легко). Тогда он пустился во все тяжкие. К моменту появления в «Синдикате» за его голову были назначены награды от Москвы до Хосрова. Поговаривали, что даже в Европейской Директории, где, как известно, смертной казни нет, всем силам правопорядка выдана директива: при задержании уничтожить.
Поговаривала, кстати, мисс Вилсон, когда мы сидели в местной столовой и питались.
— Ты не представляешь! Салман у меня на глазах уложил голыми руками пятерых бойцов «Эрмандады»!.. Где? В позапрошлом году была заварушка в Порто Белло, не важно… А когда мы бились с «Нефритовой Триадой», он первый вошел на борт их флагмана и один держался целых десять минут — всех парней китаезы положили, а Салману хоть бы хны! Когда наши подтянулись в отсек, он отстреливался из пулемета, который отобрал у косоглазых, свои-то патроны того — кончились! Железный мужик!
— Ого! — восхитился я. — Если он такой железный, что ж ты с ним свою личную жизнь не поправишь? Ты же по крутым парням тащишься, а, Фэйри?
— Скотина ты, Румянцев, — вздохнула она. — Зарезал жениха, а теперь мало того, что жениться не хочешь, как порядочный человек, так еще и издеваешься.
— Я?! Да ни водном глазу! Я наслаждаюсь… э-э-э… твоим обществом, но чисто по-дружески. В чем проблема?
— С тобой? В том и проблема, что по-дружески…
— Нет, с Салманом.
— Чувак, Салман женщинами не интересуется. Вообще!
— Неужто парнями?!
— Скотина, а еще и дурак. Сеньор Пино ненавидит женщин. Что-то у него там было в юности — забыть не может. А любит он убивать. На хрена мне такое счастье? Это для меня слишком круто. Вот ты — другое дело.
И Фэйри завела свою обычную волынку, что она девушка молодая и ей мужик нужен. А на мне должок, так что…
После переживаний в чилауте «Трансгрессии» я не мог испытывать никаких чувств к мисс Вилсон. Просто физически. Как увижу ее, сразу вспоминаются ствол у головы, кафельный сортир и кишки Джо Мафии на руках. С такими впечатлениями ветрам Амура не по пути. Совсем.
Вот был бы я офицер осназа — крутой, как марсианский Олимп! — или, скажем, агент армейской разведки… Тогда другое дело. А я — пилот! Существо нежное и нервное…
Конечно, ухаживания Фэйри Вилсон не были Самой Главной Проблемой. Но маленькую проблемку все же представляли. Дело в том, что я со всей отчетливостью понял, что жить не могу без моей черноглазой красавицы лейтенанта Тервани, которая нынче была далеко-далеко.
И дело не только во многих парсеках, отделяющих меня от системы Иштар, где оперативно базировался ее авианосец «Римуш». Дело в юридической дистанции. Она — воин Великой Конкордии с моралью хризолиновой твердости! Тугоплавкой честью потомственного пехлевана! А я, я теперь пират. То есть банальный уголовник, вредоносный элемент, регулярно наносящий урон предприятию «Кармаил», которое принадлежит ее обожаемой Родине!
Сильно сомневаюсь, что она захочет уделить мне хоть толику своей благой мысли, не говоря уж о допуске к телу.
Вот так, товарищи. Это и была моя личная Самая Главная Проблема.
Не следует также забывать, что у меня оставалось задание Александры Браун-Железновой и ее Конторы, Глобального Агентства Безопасности, перед которым необходимо было хоть как-то реабилитироваться.
С самых первых дней в «Синдикате» я аккуратно выспрашивал у пиратов насчет слухов о гигантских звездолетах неизвестной расы. По всему выходило, что разговаривать на этот счет надо с Чарли Небраской. Он был неформальным лидером, кумиром всех пилотов «Синдиката». Если он даст добро, парни автоматически сделаются общительнее. Да и сам Небраска был мужчиной серьезным, что в тех краях могло считаться синонимом слова «информированный».
Я отловил его и предложил выпить. Он не стал чваниться, и мы засели в заведении Ляо-Сяна, где приступили к поглощению шотландского самогона «виски» — любимого напитка многих пиратов, в том числе и мистера Небраски.
— Румянцев, ты мне не нравишься, — откровенничал захмелевший Чарли.
— Ничего удивительного, — не смутился я. — Я не сто терро, чтобы всем нравиться. Тосанен меня тоже с первого взгляда невзлюбил, а вон как все обернулось!
— Это все потому, что ты классный пилот, Румянцев. Тебе за это многое прощают. Я помню АД-13, где ты на «Андромеде» уходил «Черный гром» брата Вайнштайна.
