— Паланг — хренанг, какая разница?! — резюмировал Белоконь.
— Кто у тебя теперь ведомым? — поинтересовался я.
— Ты его не знаешь. Новенький.
— Из этих, из «стюардесс», что ли?
Белоконь не успел ответить, как за столом напротив возмутилось молодое дарование. Он даже шлем отодвинул, чтобы сподручнее было обижаться.
— Э! Уважаемый! С вашего позволения! Я бы попросил! — Голос неподдельно звенит, в глазах огонь. — Мы вам не «стюардессы», а выпускники ускоренных летных курсов! Так что, извольте потрудиться…
На нас заоборачивались. Не слишком активно, даже разговорчики не погасив, но все же. Я прикуривал вторую сигарету от первой, дабы отравиться про запас, а сам думал, что сейчас тебе, сокол, кто-то всыплет. Разглядел на груди юноши нашивку первой эскадрильи, и голова сама вжалась в плечи, будто это меня сейчас будут показательно разносить.
Так и вышло.
Кулак Белоконя опустился на жалобно застонавшую столешницу.
— Седобривец! Молчать! Во-первых, не «э, уважаемый», а «разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант»! Во-вторых, выступать будешь, когда лычки мичманские с плеч слетят! Вот тогда вызывай старшего лейтенанта на дуэль, как в уставе прописано! А то ишь, говорящий мичман выискался! Осознал? Извинись немедленно!
— Да ладно, Андрей, чего ты так парня… — зашептал я, но Белоконь не угомонился.
— Ничего не ладно! Дисциплина и субординация — залог боеготовности! Если всякая мичманская мелюзга станет на строевого офицера гавкать!.. Не позволю!
В общем, Седобривец извинился, а Белоконь перешел в доброжелательный режим. Его скафандр скрипнул, когда он поворотил объемы в мою сторону.
— Румянцев, я же тебя с орденом не поздравил!
— Ой, подумаешь, какая важность!
— Не-е-ет, Андрюха, так не пойдет! Держи! — Он протянул мне зажигалку. Хорошую всепланетную с турбонагнетателем в титанировом корпусе. — С первой «Славой» тебя! Кури на здоровье, меня вспоминай, и так держать! Чтобы не последний!
Я растрогался! Честно!
От кого угодно ожидал, но только не от Белоконя! Такой жест мог исходить от Оршева, Титова, Бердника, да от Сашки Пушкина наконец! Но чтобы Белоконь, наш громовержец, снизошел…
Да как!
И ведь искренне, судя по всему.
— Спасибо, Андрей! — Я сцапал зажигалку, а наши бронированные перчатки сошлись в могучем рукопожатии. — Даже если брошу курить, зажигалку твою в рамочке хранить стану!
— Главное, — он обвел всех взглядом, — чтобы дурная привычка приносила настоящее удовольствие — или это не порок, а идиотизм.
— Точно! Гробить здоровье надо с наслаждением! — сказал незнакомый штурмовик из Четырнадцатого и все засмеялись, даже Седобривец, который косился в мою сторону истинной фурией.
Пока я приканчивал третью сигарету (когда еще выпадет покурить — бог весть), во всех шлемах одновременно заговорили рации.
Народ встрепенулся. Я даже подпрыгнул от неожиданности, едва не сокрушив нежный алюминиевый стул своими центнерами. Кто-то срочно напяливал сферу на голову, кто-то просто просунул ухо в лицевой створ. На всех лицах вопрос: неужели оно?! Время?!
Но нет.
Просто приказ находиться возле флуггеров и быть готовыми к вскрытию красных пакетов.
Ф-фух! Поотпустило. А то ведь какие мысли приходят в гости по тревоге?
Правильно: не последнюю ли ты сигарету куришь, Румянцев? Не крайнюю, а именно последнюю.
Мы потянулись на выход. «Андромеда», конечно, рядом с флуггерами, но…
— Вот звезданут сейчас по столовке, — сказан громко Бердник. — Сколько нас набилось? Рыл пятьдесят? До свидания сразу пять эскадрилий! Так что давайте валить. А то всякое бывает.
И это верно.
Вот была бы глупость так глупость, мать всех глупостей, по любимому выражению клонов. Найдется какой-нибудь особо удачливый торпедоносец на своем «Фраваши», один пуск — и разом пятьдесят душ на личный счет.
Перепускной шлюз принимает по пять человек, шлюзов всего два, так что оперативно разбежаться не получилось. Ваш неумелый повествователь напялил шлем, сделал пару затяжек вдогонку, а ладонь вроде как сама собой хлопнула Белоконя по плечу.
— А? — обернулся тот.
— Спасибо за зажигалку, Андрюха! Очень, очень круто, хоть и неожиданно.
— Потому и круто, что неожиданно.
— Погоди, резонер, не отворачивайся.
— Ну?
— Ты как мыслишь, чего это все наши ударники с Хордада сдернули? Ты же комэск, может, слышал чего?
— Ничего я не слышал. — Белоконь попытался почесать затылок. — Во-первых, пара штурмовых эскадрилий на месте, так что не все ударники сдернули. Во-вторых… да чего там, «мыслишь»! Вариант-то всего один! Ну, догадался?
Я догадался. В оперативно-гадательном плане, но догадался.
— Румянцев, ты же умный мужик. Нас явно собирают для прикрытия каких-то грандиозных ударных сил. Ладно, всё, наша очередь, пойдем.
Мы пошли.
«Каких-то грандиозных ударных сил» — обосновал, нечего сказать!
Триста истребителей — именно столько сейчас базировалось на Хордаде — это ж кого нам прикрывать? Полторы сотни торпедоносцев, если по тактической раскладке два к одному? Тогда зачем наших уволокли?
Почти сотню торпедоносцев в одном месте я видел один раз. Когда мы атаковали флагманский астероид джипсов «Эльбрус» на орбите Наотара. Но то была громада! Десятки километров в поперечнике! А тут — полтораста бомбовозов… Кого, скажите на милость, может штурмовать такая масса на несчастном Ардвахиште?! Или Керсаспе-Север, куда там нас нацелили?
То есть Ардвахишт, конечно, оснащен башнями ПКО, но это вполне обычные клонские «высотки», не требующие особого наряда сил — вовсе не огнеродные чудовища Керсаспа-Центрального!
Вопросы, вопросы…
Ладно, разберемся, что нам. Что водка, что ракета, лишь бы с ног долой.
Полчаса мы болтались возле машин. Я так распсиховался, что залез в кокпит и выкурил еще две сигареты, хоть это и запрещено. Однако атмосфера на Хордаде накалилась так, что до отдельно взятого мерзавца Румянцева, мелко гадившего на устав, ни у кого не доходили руки.
Да и чего бояться? Двух нарядов вне очереди? Х-ха!
Череда машин замерла в ожидании. Носы десятка «Дюрандалей» уткнулись в разгонные створы. Кажется, они дрожали от нетерпения, и уж точно дрожали мы. Время обратилось тягучей жвачкой: жалкие полчаса никак не желали закончиться, будто это не тридцать минут, а тридцать лет в камере-одиночке.
Даже небо над космодромом замерло.
Ни тучки, ни ветерка — полный штиль. Что для Паркиды с ее погодой очень нехарактерно. Огромный желтый кристалл в низке лучей сияющего Вахрама — такими были небеса близкой битвы.
