Тому, кто пережил на фронте хоть парочку русских зим, в плане холода и бытовых трудностей не страшно уже ничего. Это я заявляю со всей ответственностью. Поэтому, когда Вальтер Краузе сообщил мне, что конечная цель нашего путешествия – Антарктида, я, помню, обеспокоился только одним вопросом. А какого, собственно, поросячьего хера мы там забыли?
И господин штурмбаннфюрер доходчиво объяснил мне, какого. Признаюсь, я ему не поверил. И не верил до самого конца нашего морского путешествия, когда судно бросило якорь у холодных берегов Новой Швабии, и я увидел все своими глазами.
Инопланетный космический корабль, законсервированный своими хозяевами на подземной базе в Антарктиде, в земле Королевы Мод, несколько миллионов лет назад! При этом корабль, как заверяют некоторые наши специалисты-техники, практически готовый к полету. Правда, для этого необходимо разобраться в том, каким образом его расконсервировать и вывести все системы на рабочий режим. Но те же техники-старожилы, которые, оказывается, копаются здесь больше двух лет, с января сорок третьего, говорят, что уже практически с этим разобрались. Мол, неведомые хозяева (словечко «неведомые» стало нарицательным, и мы все чаще называем хозяев корабля просто – Неведомые. С прописной буквы, в знак уважения) оставили довольно простые инструкции на сей счет. Сам же корабль, оказывается, за неимением или утратой своего прежнего имени назван «Нибелунг». Излишне пафосно, на мой вкус, но в целом сойдет.
Вообще, лично мне все происходящее кажется самой настоящей фантастикой, и я даже иногда, когда никто не видит, трясу головой и щиплю себя, дабы убедиться, что не сплю. Оказывается, действительно, не сплю. Но все равно не понимаю.
Самое главное, каким образом машина, механизм, каким бы он ни был совершенным, смог так хорошо сохраниться, находясь под землей несколько миллионов лет(!)?! Даже если он создан из сверхизносостойких и не поддающихся коррозии материалов.
И второе. Как можно разобраться в том, что обогнало развитие человеческой техники на один бог знает сколько веков или даже тысячелетий? Так и представляю себе какого-нибудь доисторического охотника, вооруженного примитивным копьем с кремниевым наконечником и одетого в шкуры диких животных, который пытается своим недоразвитым первобытным умом постичь конструкцию и назначение моего Bf.109G-6, заброшенного каким-то чудом в пещеру каменного века! Ха-ха-ха.
Тем не менее как раз сегодня на эту тему у меня и был разговор с Вильгельмом Фишером – гениальным, как говорят, математиком и, на мой взгляд, полным психом. Хоть психом, следует признать, весьма обаятельным.
Меня с ним познакомил за обедом штурмбаннфюрер Вальтер Краузе. Просто подвел к столу, за которым сидел какой-то рыжий лохматый очкарик, и в своей привычной безапелляционной манере предложил:
– Познакомьтесь, ребятки. Вилли, это Гюнтер фон Ланге, один из лучших наших пилотов, тебе его учить. Гюнтер, это Вильгельм Фишер. Самый настоящий немецкий гений. Учти это, когда тебе захочется ему врезать.
И удалился, насвистывая «Лили Марлен».
– Привет, – сказал немецкий гений. – Присаживайся, если хочешь.
– Привет, – ответил я и присел. – А почему мне захочется тебе врезать?
– Может, и не захочется, – пожал он плечами. – Но вообще-то я иногда и сам себя с трудом переношу. Видимо, таковы издержки моей интенсивной мозговой деятельности.
Я передаю лишь общий смысл и настроение нашего разговора – так, как наизусть, понятно, его запомнил.
Подошла официантка. Очень симпатичная девушка по имени Хельга. Такие у нее веснушки и глаза… так бы и смотрел, не отрываясь. То, что здесь, в Новой Швабии, среди обслуживающего персонала и вообще на разных должностях много девушек и среди них есть Хельга, меня радует особо, но это тема для отдельной записи.
Мы сделали заказ. Кстати, кормят нас весьма неплохо, и мне даже иногда неловко, что мы так хорошо питаемся, когда весь немецкий народ переносит лишения военного времени. Что также является темой для отдельной записи.
– У меня тоже имеется мозговая деятельность, – сообщил я Вильгельму. – Но я себя отлично переношу.
– Всегда?
– Всегда.
– Значит, твоя мозговая деятельность гораздо примитивнее моей, – он снова пожал плечами, и я подумал, что этот жест для него так же привычен, как, например, для меня отбрасывание непослушной челки со лба. – Впрочем, это и так совершенно ясно и не требует доказательств.
– Уже хочу! – засмеялся я.
– Что? – спросил он. – Еду сейчас принесут.
– Дать тебе в лоб, – пояснил я. – Ты и правда считаешь себя лучше всех?
– Не лучше. Умнее. Согласись, это разные вещи.
Я подумал и согласился.
Тут Хельга принесла нам суп, и мы продолжили разговор уже за едой.
– Чему ты должен меня научить? – осведомился я.
– Тебе разве не сказали?
– Нет.
– Управлять «Нибелунгом», – он снова пожал плечами.
– Что?! – я чуть не поперхнулся супом.
– А что? – спокойно удивился он. – Посуди сам. Мы обнаружили целехонький инопланетный корабль. Настоящее технологическое чудо. По-моему, это совершенно естественно – захотеть научиться им управлять.
Тут я и высказался насчет доисторического человека в звериных шкурах, пытающегося разобраться в устройстве и назначении Bf.109.
– Ты слишком плохо думаешь о наших доисторических предках, Гюнтер, – сказал Вилли. – Уверен, что отдельные их представители были весьма проницательны. Будь иначе, они бы просто не выжили, а значит, не родились бы и мы с тобой. Меня беспокоит другое.
– Что же?
– Уверенность наших руководителей в том, что «Нибелунгом» должны управлять военные пилоты.
– Ты считаешь, пилот люфтваффе тупее доисторического человека? – догадался я, и мне снова захотелось ему врезать.
– Не совсем, но близко, – сказал он и, видимо, заметив выражение моего лица, снисходительно добавил: – Правда, рефлексы у вас хорошие, не отнять.
Очень быстро я понял, что обижаться на Вилли не имеет ровно никакого смысла. Не обижаемся же мы на обложной дождь, который не позволяет поднять машины и поддержать танки и пехоту с воздуха! Досадуем – да, но не обижаемся. Вот и Вилли, как этот дождь. Он вряд ли изменится, как бы нам этого ни хотелось. Не знаю, все ли гении такие же, как он, раньше мне гениев встречать не довелось, но Вилли – такой. И знаете, это качество в нем мне даже нравится. Он может казаться совершенно бестактным, непрактичным и даже безумным человеком, но одного у него не отнять: мир подстраивается под Вильгельма Фишера, а под кого подстраивается сам Вилли и подстраивается ли вообще, известно одному богу.
После обеда мы пошли знакомиться с «Нибелунгом» ближе, и я окончательно убедился в своем мнении относительно Вилли Фишера, решив про себя, что могу простить этому человеку многое. За одни только его мозги. А еще Вилли обладает неброским, но каким-то удивительно… проникновенным, что ли, обаянием. Такого человека хочется иметь в друзьях, и я надеюсь, что мы с ним подружимся».
