Коридор был овальным в сечении и нешироким, только-только разойтись двоим. Условный верх окрасили белым, условный низ — коричневым. Сверху и снизу тянулись леера, в стенах, рядом с люками, сияли световые пластины. Два люка справа вели в лабораторию и медицинский блок, два слева — в инженерный модуль и к шлюзу для выхода в открытый космос. Еще по люку в торцах коридора: передний — в кают-компанию, задний — к контейнерам с полезным грузом. Рубка «Колумба» находилась за кают-компанией, на носу, и от пилотских кресел до конца коридора было двадцать восемь с половиной метров. Эта жилая зона звалась у экипажа «наконечником» и составляла едва ли десятую часть корабля. Все остальное — решетчатые фермы, несущие танки с горючим, грузовые модули, антенны, главный двигатель и маневровые дюзы.
Ловко перебирая руками леер, Лаура Торрес добралась до кают-компании. Это было самое большое помещение на корабле, обставленное довольно скупо: стол, прикрепленный к условному полу, койки пилотов, сейчас убранные, компьютерный терминал с клавиатурой и большим экраном, контейнер для продуктов и рядом — крышка системы утилизации. Впрочем, в невесомости мебель была не нужна.
Лауру уже ждали у накрытого стола: тубы с чаем и кофе, тубы с соками, тубы с белково-углеводным концентратом. На десерт — ореховая паста, тоже в тубах. Экипаж называл эти трапезы кормлением младенцев.
Торрес улыбнулась мужчинам и заняла свое место за столом — согнула ноги и приняла сидячую позу. Первая марсианская экспедиция была в сборе.
Шесть человек, по одному от каждой части мира. Мир, конечно, невелик — всего лишь одна планетка рядовой звезды G4. Но другого у земных обитателей пока не было.
Джереми Фокс, австралиец, командир и первый пилот… Раджив Паран, индус, второй пилот и атмосферный физик… Питер Мои, кениец, геолог… Саул Дюкар, канадец, инженер… Николай Муромцев, русский, археолог… И Лаура Торрес, бразильянка, врач… Разные лица, разный цвет кожи, но других отличий нет: все невысокие, сухощавые, в возрасте от тридцати шести до сорока. Пять братьев и сестра. Что вполне естественно: на орбите Марса все земляне — родичи.
Лаура поднесла тубу к губам, выдавила концентрат, проглотила. Сегодня был выбран куриный стейк со ржаным хлебом и приправой из зеленых овощей, калорийный и довольно вкусный. Это блюдо ели все, но в выборе напитков сказывались личные пристрастия: Фокс, Дюкар и Муромцев любили чай, Паран и Мои — кофе. Чтобы уважить тех и других, Лаура пила временами чай или кофе, хотя на Земле ее день начинался с апельсинового сока. Но Земля осталась в прошлой жизни.
Скользнув взглядом по лицам мужчин, она приступила к обычной процедуре:
– Как спали?
Отлично. Хорошо. Нормально. Как всегда. Хорошо.
– Жалобы? Недомогания?
Кто качает головой, кто пожимает плечами. Слава Христу и Деве Марии, нет недомоганий! И чувства, что с кем-то не все в порядке, тоже нет.
Лаура Торрес задумалась на пару секунд — не рассказать ли сон коллегам? Решила, что, пожалуй, не стоит по двум причинам: во-первых, для таких историй необходимо объяснение, которого пока что нет, а во-вторых, никто не должен заподозрить доктора в душевной слабости. Врач всегда бодр, весел, духом тверд и готов прийти на помощь. А сон о корабле и море под теплым солнышком — свидетельство тайной ностальгии. Во всяком случае, подобное толкование исключить нельзя.
Она сунула пустую тубу в утилизатор и принялась за сок. Мужчины обсуждали программу работ на день и показались ей немного возбужденными. Что было вполне объяснимо: они достигли Марса! Вчера, в семнадцать ноль пять по бортовому времени. И ночью — этот сон… Возможно, не у нее одной?..
– Джереми, — Лаура одарила улыбкой капитана, — могу я узнать, что вам снилось? Вам и остальным? В нашу первую ночь на орбите Марса?
– Ничего, ровным счетом ничего. — Фокс покачал светловолосой головой. — Спал как убитый. Думаю, от усталости. Эти маневры с выходом на орбиту… Утомительное занятие!
– Так не интересно, — произнес Муромцев. — Доктор задумала психологический эксперимент, а вы не поддержали. Надо же, спал как убитый! А вот я…
– Только не сочиняйте, Ник, — сказала Лаура. — Я знаю, воображение у вас богатое.
– Не буду сочинять, клянусь! Мне снились огромное Лицо и пирамиды в Сидонии
[1]
. Будто бы под этим изваянием — врата, створки медленно раскрываются, и я должен туда войти. В тоннель, ведущий в необозримое пространство, полное воздуха, тепла и света.
– Голливудский боевик тридцатилетней давности, — заметил Питер Мои. — Названия не помню, но это точно поделка янки. Все там было: и Лицо, и пирамиды, и врата, и свет в конце тоннеля. Ник, зря ты смотришь перед сном такую чушь.
– Вчера не смотрел и сон рассказываю честно!
– Верю. Принято! — Лаура Торрес хлопнула ладонью по столу. — Что у вас, Питер?
– У меня как обычно в последние месяцы. — Мои расплылся в белозубой улыбке. — Жены снились, все двенадцать. И в таких, знаете, позах…
Питер Мои был большим шутником, обожавшим развлекать коллег невероятными историями: будто были у него три гарема, в Кении, Судане и Сомали, будто он охотился на львов с копьем, будто каннибалы из Уганды чуть его не съели, будто он нашел алмазные россыпи в верховьях Нила, нефть в Сахаре и уран в пустынях Намибии. Правда в этих россказнях была одна: Мои являлся отличным геологом, исколесившим Африку вдоль и поперек. Ни жены, ни детей он не имел, зато мог похвастать железным здоровьем и тремя докторскими дипломами.
– Раджив, теперь вы, — сказала Лаура Торрес.
– Не уверен, но кажется, я видел Бомбей, — серьезно произнес индиец. — Очень, очень смутно… Вид как бы с океана: гавань, корабли, высокие здания центра за набережной… Что я делал, был ли какой-то сюжет в этом сне?.. — Паран покачал головой. — Нет, не помню.
– Вы что-то ощущали? Тревогу? Тоску?
– Нет, Лаура. Было такое чувство… чувство узнавания, и это понятно — я ведь родился в Бомбее. И еще… — Черные глаза Парана на миг затуманились. — Еще я знал, твердо знал, что вернусь туда. Вернусь в мой Бомбей.
– Я тоже хочу вернуться в твой Бомбей, — молвил Питер Мои. — Ты меня там случайно не видел? На каком-нибудь белоснежном лайнере? Будто я приехал в гости?
– Не видел. Но если приедешь, в доме отца место найдется — для тебя и для всех твоих жен.
