— Он, по-моему, нездоров, — нерешительно сказала Бой-Баба. — Какой-то он бледный и раздражительный. Не такой, как всегда.
Майер не посмотрел на нее:
— Лекарство ему ввели?
— Так точно.
— Ну так идите, надевайте скафандр.
Бой-Баба отсалютовала и скатилась по трапу с мостика. На сердце у нее остался осадок.
* * *
Бой-Баба и Живых в скафандрах, но еще без шлемов, сидели на скамье возле шлюза, ведущего в декомпрессионную камеру. За ней лежал Космос.
Бой-Баба старалась не шевелиться. Даже для ее модифицированного, напоенного стальной мощью тела скафандр был почти неподъемен. Все баллоны, все защитные слои — экранирующие, вентилирующие, охлаждающие, впитывающие выделения — через два часа полегчают, давление внутри опустится до трети атмосферного, и в скафандре можно будет худо-бедно двигаться. А пока придется потерпеть.
Пассажир, инспектор с модным именем Электрий, вертелся возле них, трогал экипировку Живых, крутил в руках шлем, задавал разнообразные вопросы.
— А вот это что такое? — он подергал притороченный к поясу Живых фал. Поднес к глазам, рассмотрел карабин. — Для чего это?
Живых забрал крюк у него из рук.
— Это чтобы от корабля далеко не улететь, — ответил он. — Фал крепится к поручню, другой конец к поясу. И поплыли.
Инспектор недоверчиво покачал головой:
— Как это рискованно! Ведь карабин может отстегнуться. И что тогда?
В глазах у него застыло беспокойство. С чего бы, ведь не ему наружу выходить? Бой-Баба показала пальцем перчатки себе за спину, на личную реактивную установку.
— На этот случай у нас есть устройства маневрирования. Неужели вы не знаете? Фантастику-то в детстве читали или как?
Электрий презрительно поджал губы:
— У меня нет времени на ерунду. Надо заниматься серьезными вещами, а не книжечки почитывать.
Тем не менее он не ушел, а продолжал стоять рядом: рассматривал вход в шлюз, царапал длинным ногтем крышку люка, даже рычаг двери попробовал.
— И сколько же времени занимает надева… упаков… облачение в это устройство? — спросил он Живых.
— Ну… — подавив улыбку, Живых переглянулся с Бой-Бабой, — минут пятнадцать.
Электрий нахмурился. Походил вокруг, рассматривая отсек. Еще раз с сомнением оглядел их громоздкие фигуры.
— А в простом гермокостюме в открытый космос нельзя?
— Отчего ж нельзя, — сказал Живых, — можно. Даже вообще без скафандра можно.
Электрий округлил глаза.
— Без скафандра! Кто вам сказал такое? Это — смерть! Мне рассказывали…
Вот пристал как банный лист. Тихо, чтобы экономить силы, Бой-Баба произнесла:
— В космос без скафандра можно. Максимум на полторы минуты. И только первые десять секунд в сознании, потом мозг вырубается. Но если за эти полторы минуты втащить человека внутрь и оказать первую помощь — он выживет. Даже насморка не схватит.
Электрий с ужасом посмотрел на люк, ведущий в шлюз. Отступил на шаг.
— А вы что, в космос хотите выйти? — хитро прищурился Живых и сделал движение, как будто хотел поймать инспектора и выкинуть в люк наружу.
Суточкин попятился и замотал головой:
— Я… мне… нельзя. Я… болен, вот. — И торопливо прибавил: — Я так, из интереса спрашиваю. Я же вернусь, на работе будут спрашивать… — и осекся. Посмотрел на них. Опустил голову.
— Если я вернусь к себе не работу, конечно, — поспешно проговорил он. — Если мы вообще вернемся.
Живых протянул раздутую руку в перчатке и похлопал инспектора по плечу:
— Нечего горевать! Выберемся мы отсюда. Все выберемся. Правда, мать? — обернулся он к Бой-Бабе.
Та не ответила. Уж очень сконфуженное лицо было у инспектора.
* * *
Люк шлюзовой камеры отъехал в сторону. За ним была бездна.
— Пошла, — скомандовал в наушниках дядь-Фимин голос.
Бой-Баба шагнула вперед, в пустоту. Последние молекулы кислорода из шлюзовой камеры подхватили ее и вынесли наружу. Рука крепко сжимала поручень.
Под ногами белел полумесяц оставленной планеты. Ее нежаркое солнце краснело над головой, согревая неизолированные перчатки.
— Как на пляже! — улыбнулась Бой-Баба в микрофон. Зацепила карабин фала за поручень и осторожно, переставляя руки, поплыла вдоль обшивки по направлению к отражателю. Сзади шел Живых.
Черная громада корабля нависала над ними, закрывая блистающую Вселенную. Солнечные зайчики били в глаза и улетали к разноцветным звездам.
Передвигаться было тяжело: давление в скафандре сопротивлялось движениям. Хорошо, что ремонт не сегодня! Бой-Баба остановилась отдохнуть и подставила лицо солнцу.
— Ты тут? — осторожно перебирая перчатками по поручню, развернулась она к Живых. — Здорово, да?
Напарник осторожно отнял руку от поручня, показал большой палец. Лица его почти не было видно за шлемом. Только улыбка.
— На борту не наговорились? — добродушно встрял дядя Фима. — У меня работа стоит!
Бой-Баба двинулась дальше. Живых сопел, перемещаясь за ней следом. До отражателя добрались без приключений.
Бой-Баба включила камеру на шлеме:
— Дядь Фим, вам видно?
— Ничего, — прохрипел тот в микрофон, оценивая повреждения. — Могло быть хуже.
Они закрепились на обшивке и принялись за работу.
— Эй! — окликнул Бой-Бабу голос Живых. — Смотри, как я умею!
Перебирая руками, она медленно развернулась. Напарник парил в нескольких метрах от корабля, непривязанный. Его любимый трюк.
— Не валяй дурака, — сказала она. — Включи реактивку сейчас же. Смотри, доиграешься: откажет, и спасти будет некому.
— Не доиграюсь! — Живых включил установку реактивного маневрирования и медленно поплыл к обшивке. Ухватился одной рукой за фал, другой — за поручень.
Она покачала головой. Ругать Живых было бесполезно. А тем более — им командовать. Он слушался только ее — почему, Бой-Баба не знала. Слушался скорее из простого уважения, чем из субординации.
Уважения! Бой-Баба посмотрела на Живых, который парил у поврежденного участка отражателя. Хотелось улыбаться, глядя на него. С самого училища, бывало: войдет в комнату — и словно солнце входит с ним вместе. Замечательный он человек. Очень хороший человек.
Она вспомнила Тадефи, и почему-то ей стало грустно. Солнце ушло, и их сторона корабля погрузилась во тьму. Руки пробрало холодом.
— Живых! — сказала она неожиданно резко. — Ты закончил там? Собирайся, пошли. — Тот послушался и двинулся за ней следом, насвистывая.
