За окном послышались голоса. Коре встал и подошел к окну. Мертвое корявое дерево со сломанной верхушкой мешало смотреть. Ага, вот они, показались.
Их было семеро мужчин. Трое и четверо. Четверо чужих. Трое пытались пройти, но четверо не пускали. Один из четверых показал значок и скомандовал что-то.
Повелительный жест. Один из троих бросился к воротам и был вполне профессионально сбит с ног. Еще двоих скрутили и ткнули лицом в грязь. Коре прыгнул через подоконник и повис на дереве. Сухая ветка обломилась и четверо повернули головы на звук. Один из них выхватил пистолет и быстро выпустил три пули в затылки лежащих. Четверо побежали к воротам.
– Споткнись! – крикнул Коре вдогонку.
Один из четверых споткнулся, перекатился через голову и быстро, как мячик подскочил. Еще секунда – и четверо исчезли.
Трое своих лежали в грязи. Все происшествие заняло секунд тридцать, не больше. Их ждали здесь. Они были готовы. Значит, они засекли и меня.
Засекли, но не тронули. Может быть, они уже давно меня вели. Они знают, что против меня нужно что-то большее, чем пуля в затылок.
Он поднял голову к квадратному белому клочку неба, освещавшему архитектурный колодец. Начали открываться окна на верхних этажах. Кто-то что-то кричал. Все стены в трещинах. «Чтоб вы все обвалились!» – тихо сказал он и стены начали плыть. Крякнула и осела наружная стена; вывалилась дыра снизу; стена слева стала вдавливаться вовнутрь и за нею послышались крики; провалилось подвальное перекрытие; упал кусок шифера. «Нет, не нужно, – сказал Коре, – не нужно.» Над колодцем все так же горел квадрат неба с мутным растаявшим солнцем в углу.
71
В комнате бабки Березухи горел свет. Свет выбивался из щели под дверью и освещал порожек. Свет лился и из окна, прямо на сухое корявистое дерево с дуплом. Дерево было красным, потому что свет имел необычный оттенок. Если бы кто-нибудь заглянул в окно, он бы увидел престранную картину: бабка Березуха сидит на корточках, взобравшись на сундук, а на полу валаяется уйма дохлых кошек. Если бы кто-нибудь пригляделся, он бы увидел еще одну фигуру в том углу, что дальше всего от лампады (милая старушка стала богомольна в последний год).
Черная фигура сидела на корточках в углу и время от времени раззевала пасть. В пасти торчали шесть длинных и тонких зубов, каждый величиной с шило. Топорщились усы. Длинные загнутые пальцы ног поскребывали пол. Даже сидящий глотатель был выше среднего человеческого роста. Впрочем, он был коротконог и короткорук. Он пришел сюда по вкуснопахнущему следу человека и задержался, встретив родственную душу.
Из-за большой пасти глотателю было трудно говорить. Слова получались булькающими и горловыми.
– Добрый, добрый вечер, – сказал он, стараясь говорить внятно.
Из-за малого ума Березухе тоже было трудно говорить. Орать она умела, а говорить почти разучилась.
– Ага, – сказала она.
– Приятно, очень приятно, – продолжил глотатель.
Он видел Березуху насквозь. Он видел, что вместо мозга у нее копошится клубок черных червей и ему действительно было приятно. Такой же клубок червей он имел в собственной голове.
– Приятно, – ответила Березуха и поудобнее села на сундуке.
– Прошу прощения за кошек, – сказал он и хлопнул крыльями, как летучая мышь.
– Кошки мои, – сказала Березуха.
Глотатель открыл пасть и промолчал. Он хорошо знал, что при его приближении всякие мелкие существа сразу мрут, ничего не поделаешь, а крупные, вроде людей, испытывают сильные боли, сердцебиения, тошноту или просто страх. Некоторым так плохо, что теряют сознание. Но выразить такую мысль на человеческом языке было выше его сил.
72
В тот раз Оксана почувствовала национальную гордость во время конкурса русских девушек. В конкурсе снова победила угрюмая плотная девушка, похожая на коня, а Ната Бяцкая заняла второе место. И снова произошло два несчастных случая: одну из участниц затоптал конь, а вторую привалило бревном в горящей избе. И снова это не омрачило национального ликования. Второй раз она почувствовала нацгордость, читая статью в последних отеческих указаниях: «О нацгордости каждого сознательного патриота.»
Она быстро привыкла к следилке, даже не за несколько недель, как обещал Ярослав, а всего за несколько дней. Сейчас ей даже доставляло удовольствие раздеваться или размышлять вслух перед следящей камерой – она чувствовала, что ничего зазорного в формах ее тела или в выражении ее мыслей не было. Приятно ощущать себя частью великой силы, а еще приятнее ощущать себя частью величайшей – если бы не так, то все вожди надорвали бы себе связки от глупого крика, а надорвав связки, смутились бы и разошлись по домам.
Теперь ее обижало то, что Ярослав в своих беседах с нею не высказывает должного уважения к национальным приоритетам; она как-то раз сказала об этом сыну – сын удивленно посмотрел на нее и начал высказывать уважение. С этого дня их отношения стали более формальными. Но сейчас Оксана уже не ощущала такой потребности в сыновьей любви – ее начинала согревать любовь несравненно более сильная.
Испортились и ее отношения с мужем. Мужа звали Левиком, а его бабушка была еврейкой. Конечно, Оксана не могла простить Левику, что он скрыл этот факт, беря ее в жены. Да и Ярослав теперь оказался не совсем чистопородным русским. Когда женишься, не только о себе нужно думать, но и о детях. И картошка кубиками ей надоела: не потому, что кубиками, а потому, что картошка. Теперь Оксана собственоручно покупала на базаре дорогущие полбу, брюкву и репку, и даже научилась эти овощи готовить.
Однажды она возвращалась с базара переулком Великих Свершений и была встречена тремя молодыми людьми в форме НС (нацсамооборона). Мальчики, им было лет по семнадцать, попросили ее прочесть наизусть стихи Пушкина. Оксана вспомнила стихотворение про памятник и начала читать, но забыла третью строчку.
Мальчики нахмурились и сжали руки на рукоятях резиновых дубинок (дубинки были обязательной деталью формы, а грозное нахмуривание бровей специально вытренировывалось на самоподготовке).
– Я про памятник забыла, я вам другое расскажу, – сказала Оксана и увидела звериную радость в глазах мальчиков. Почему мы так несправедливы к зверям?
– Ты слышал, что она сказала?
– Я думал, мне это показалось!
– А как же, она сказала «про».
– Ах ты малоросска ………чая!
– А что, по-русски «про» не говорят? – удивилась Оксана. Она смутно помнила школьные наставления о том, что по-русски говорят «о».
Мальчики вытящили дубинки и окружили ее кольцом.
– Я у Пушкина «про» читала! – закричала она.
– Ты Пушкина не трожь! Я за Пушкина тебе ремни из спины резать буду!!! – входил в истерику белобрысый мальчик с мутными глазами и с голубой лентой на лбу.
