– Виноват, виноват, – поправился Еня, – но не по злому умыслу!
– Иди вперед. Не оборачивайся и не говори.
И Еня пошел вперед, не оборачиваясь.
У него было странное ощущение: ему казалось, что сзади никого нет. Впрочем, рука на плече была вполне весомой.
Он снял висячий замок, вошел в музей и окинул взором экспозицию. Как знать, может быть, он последний раз имеет такую возможность. Человек, к которому подходят сзади и приказывают идти, не оборачиваясь, уже не принадлежит к миру живых. Еня всегда знал, что когда-нибудь его постигнет такая участь – не потому, что совершал преступления или оступался, а потому, что мало кто из великих умирал в своей постели.
– Куда идти теперь?
– Запри дверь изнутри и сядь.
Еня запер дверь и сел.
– Я выпью? – спросил он и налил себе стаканчик.
Многопитие – вполне в национальных традициях, поэтому много пить не считалось зазорным.
Он опрокинул стаканчик и осмотрелся в поисках гостя. Гостя не было.
– Вам налить? – хитро спросил Еня.
– Не сейчас.
Голос пришел из пустоты.
– Мне показалось, – еще хитрее сказал Леня, – мне показалось, что я вас не вижу. Большое ведь видится на расстояньи (он процитировал национального поэта).
– Нет, тут дело не в расстояньи, просто меня нельзя видеть. Успокойся, я не из этих.
– Вы пришли не во имя?
– Нет, я просто зашел к старому другу.
– Значит, мы знакомы?
– Меня зовут Арей Вирский. Ты помнишь?
– Нет.
В этот момент Еня вспомнил, что все, происходящее в комнате, записывается на следилку и, если кому-нибудь вздумается просмотреть запись… Человек сидит на стуле и разговаривает сам с собой. Да еще и голос из пустоты… да еще и показалось, что Пуркносый… а ведь сумасшедших лечат физическим трудом и лишением пиши или сажают в клетки и возят по базарам напоказ – согласно национальных традиций.
– Я не помню никаких Вирских. Но, здесь нужно проветрить, – он быстро взглянул на одну из камер.
Голос не отвечал некоторое время.
– Хорошо.
Еня вышел во двор и открыл ставни на окнах.
– Если вы хотите поговорить, то давайте говорите здесь, на улице, сказал он. Кто вы на самом деле?
– Давай на ты. Я знаю тебя много лет. Мы с тобой друзья, хотя и не очень близкие.
– Все русские люди мои друзья.
– Я не это имею ввиду. Настоящие друзья.
– У меня нет настоящих друзей.
– Это сейчас нет. Посмотри на меня, очнись. Я пришел из твоего прошлого.
– Но причем здесь я?
– Ты тоже жил тогда. И тоже строил спичечные дворцы. Но тогда ты жил лучше.
– Невозможно жить лучше, чем здесь и сейчас, – повторил Леня один из общеизвестных лозунгов.
– Перестань нести эту ахинею. Очнись, я говорю тебе! Ты же был нормальным человеком!
– А теперь?
– А теперь ты просто какой-то робот. И выглядишь лет на пятнадцать старше.
Ты вспомнишь меня, наконец?
– Я давно вспомнил, – сказал Еня, – но я боюсь. Я боюсь не за себя, а за свое искусство. Я остался единственным мастером такого класса. У меня нет учеников. Если я не сделаю, то никто не сделает. Если я умру раньше срока, мироздание останется незавершеным. Если мне не позволят работать, это будет то же самое. Ты понимаешь?
– Мне нужен всего лишь компьютер, – сказал Коре, – хороший компьютер и срочно. Если я не найду его в ближайшие часы, меня просто проглотят. В прямом смысле слова проглотят. За мною гонится тварь с вот такими зубами. Ну да, ты не видишь. С зубами, как столярные шилья. Она перекусывает зубами кирпичи.
Только машина и час спокойной работы – и я спасен. Ты мне поможешь?
86
Машина у Ени была. Машина стояла в мастерской – к счастью, потому что в недавно перестроенной мастерской еще не было следилки. Раз включенная следящая система (стандартной модели) уже никогда не выключалась. Рано или поздно запись просмотрели бы и тогда – прощай, искусство. Еня не пошел бы на такой риск ни ради себя, ни ради друга.
Компьютерная система устарела лет на пятьдесят, но давала объем и хорошо слушалась голоса. Коре начал просматривать рабочие программы. Чтобы разобраться в славянский обозначениях потребуется гораздо больше часа.
– Есть познавательная схема? – спросил он.
– Я не очень разбираюсь. Это что такое?
– Это система, с помощью которой машина программирует сама себя и сама себя питает любой информацией. Машины без познавалки не могут быть интеллектуальнее хорошего программиста.
– А с познавалкой?
– А с познавалкой – это бог, запертый в кубическом дециметре.
– Не знаю.
– Интеллектуальная схема?
– Не знаю.
– Ладно. Будем разбираться.
– Смотри, – сказал Еня минут через пять. – Я это сделал позавчера.
Он показывал какую-то коробочку из спичек.
– Прости, мне некогда сейчас.
Прошло еще пять минут. Любая из них могла стать последней.
– А вот это, – сказал Еня, – это я никому до сих пор не показывал. Это исключительный шедевр.
Исключительный шедевр из спичек напоминал широкий веник. Веник шевелился, приводимый в движение спрятанным механизмом.
– Может быть, в другой раз, – сказал Коре. – Я очень спешу. Я могу не успеть.
Прошло еще пять минут. Он пока не нашел в машине ничего полезного.
– У меня есть совсем особенная вещь, – сказал Еня, – это не мое, это копия.
Но очень хорошая копия Николо Челиджио. Это старый итальянский мастер. Я хочу чтобы первым эту вещь увидел мой друг.
– Хорошо, – сказал Коре, – я очень хочу посмотреть, но я буду смотреть быстро. Не думай, что я невнимателен. Я все запомню и мы обсудим твою работу потом. Приноси.
– Это во дворе, – сказал Еня. – Выходи во двор и подожди. Ты даже не можешь себе представить, что такое возможно.
87
Большой Итя имел две вещи, которые, как он думал, помогут ему справиться с объектом. Первое: специальные очки, изготовленные в ИПЯ. Пуля, изготовленная в ИПЯ, однажды уже повредила объекту ногу, а осиновым колом удавалось сбить объект с ног. Так что разработкам института можно доверять. Второе: дистанционный краскомет с лазерным самонаведением. Стреляет капсулами с краской. Капсулы распыляются чуть-чуть не долетая до цели – и таким образом обрызгивают большую площадь поверхности. Лазерному самонаведению тоже можно доверять. С такой техникой не промахиваются. Вот только бы увидеть. Маленький Итя, Паша и Шишка имели ручные пулеметы с заговоренными и вякими иными пулями.
