Ее попросили подождать.
– Вы меня узнаете, генерал?
– Нет.
– Ну как же, я ведь сегодня дала вам пощечину. И плюнула вам на бумажки, чтобы показать какой вы подонок.
Она знала, что передача записывается и будет многократно прослушана. Уже сейчас ее слушают десятки любопытных.
– Подождите, – сказал Швассман и отключил вспомогательные линии, по которым можно было подслушать разговор; он сделал это, не испытывая никаких эмоций – просто не стоит демонстрировать такое нарушение дисциплины. – Подождите…
Теперь говорите.
– А что говорить, вам не все понятно?
– Вы больше не наш сотрудник, вы только частное лицо, – сказал Швассман. – Как частное лицо вы проникли на корабль, за это полагается наказание…
– Я знакома с кодексом. За это полагается игловая смерть. Но я не дамся вам в руки.
Информация:
Во все века человечество кого-нибудь казнило. Всегда хватало преступников, мятежников, недовольных, действительных, возможных или воображаемых врагов. Были такие государства (а люди раньше делились на государства, думая, что они не все одинаковые, каждый считал себя лучше других, а если не считал, то государство заставляло его так считать или уничтожало – очень смешое устройство), итак, были такие государства, которые за какое-нибудь десятилетие казнили большую часть собственного населения. Это было вроде болезни, но на надчеловеческом уровне. Но если брать здоровые государства, то они казнили немногих, справедливо рассудив, что смерть одного, красиво и правильно преподнесенная оставляет большее впечатление, чем смерть миллиона, преподнесенная неверно.
Самой действенной была публичная казнь. Видов казней было изобретено множество: всякие четвертования, колесования, сожжения, сажания на кол и прочее.
Видя такие казни, люди пугались и у них пропадала охота разбойничать или бунтовать. К концу второго тысячелетия казни значитально упростились, а к началу третьего остался лишь примитивный расстрел.
Уже в то время были изобретены основные казни, давшие потом начало казням будущего: медленное протыкание иглами (в течение шести часов), последовательное разрезание на десять тысяч кусочков, самосьедение начиная с пальцев правой руки, лекарственная казнь и прочее. Самой действенной была медленная казнь болевым шоком: в мозгу каждого человека имеется не только центр удовольствия, но и центр боли; воздействие на этот центр может создать самую сильную боль из всех возможных. При этом целостность организма не нарушается и причин для смерти, вообще говоря, нет. Человек умирает только на третий день, в среднем, умирает потому что мозг больше не способен выдерживать сверхсильное напряжение. Болевым шоком наказывались только самые опасные преступники. Каждая такая казнь была маленьким событием и о ней заблаговременно извещалось любопытствующее население.
Интересно заметить, что основные современные казни были придуманы не профессиональными палачами, а писателями девятнадцатого и двадцатого веков.
Только разрезание на десять тысяч кусочков было придумано еще раньше.
Игольчатая казнь (иначе – игловая) была разновидностью медленного протыкания иглами и, в зависимости от тяжести проступка, назначалось от тысячи до семи тысяч игл. Обыкновенные виды казней, не причиняющие соответствующего мучения, уже давно не применялись – в тех самых пор, когда люди перестали высоко ценить свою жизнь. Тогда же прекратились почти завершенная программа личного бессмертия (2162г.) Количество самоубийств в 2222 году поднялось до шестидести трех на сто человек, (убивали себя в основном старики, женщины и дети). Стоит ли считать наказанием то, что шестьдесят три из сотни выбирают для себя добровольно?
– Я знакома с кодексом. За это полагается игловая смерть. Но я не дамся вам в руки.
Генерал Швассман задумался. Если это бунт, то придется посылась еще одну спецкоманду. Техники, конечно хватает, но люди… Придется брать из резерва, люди должны быть надежными. И придется сражаться против трех реликтовых мечей, в худшем случае. Всегда нужно расчитывать на худшее… Это обойдется слишком дорого.
Он ответил почти без паузы.
– Я понимаю вас. Но вы улетели немного раньше, чем был отменен приказ.
Поступила новая информация. Вам не нужно никого убивать, ни сестру, ни кого-то другого. Вы слишком долго не отвечали по лучу, поэтому не все знаете. Но вы все равно уволены.
– Не верю, – сказала Елена и отключила связь.
Она подумала, потом перевела парализатор на стрельбу разрывными и выстрелили в передатчик. Чтобы больше не возникало желание сдаться.
57
– Шестьдесят вторая, как дела? – спросила Кристи.
– Нормально. Куда мне идти теперь?
– Видишь дверь с номером девяноста три?
– Да.
– Набери три-пять-три-четыре и войди.
– Да.
– У тебя нет воего имени, только номер?
– Имена нам дадут после совершеннолетия. Это большая честь и ее нужно заслужить.
– Ты уже заслужила. Можно, я буду называть тебя Кристи?
– Это хорошее имя?
– Оно самое лучшее на свете.
– Тогда я его не заслужила.
– Я все равно буду называть тебя так.
Маленькая Кристи набрала номер, дверь мигнула огоньком, звякнула колокольчиком и открылась. Она вошла в дом. Здесь ее никто не будет искать – так говорил голос.
Она походила по комнате и нашла в темноте стульчик. Подставив стульчик, включила свет. Потом заперла за собой дверь и приказала плите приготовить обед.
Потом пошла в зал, нашла тяжелую вещичку и разбила компьютер, потом нашла двух роботов-мышей и тоже разбила, разбила еще несколько мелких электронных вещиц.
Роботов мышей пришлось хорошенько поколотить по голове, прежде чем они испортились. Она не любила технику.
Разбив электронных уборщиков, маленькая Кристи нашла обыкновенный веник и тряпку и начала убирать свежевозникший мусор.
58
Все следующие утро на Хлопушке ждали возвращения Дяди Дэна. Кузнечика пока заперли в оружейном отсеке, предполагая поймать его живым. Входной шлюз был открыт. Дядя Дэн пока не появлялся.
– Сдается мне, – сказал Икемура, выходя, – что вместо одного нужного невидимки мы впустим сотню ненужных. Если уже не впустили.
Он смотрел на путаницу следов на снегу. Площадка у Хлопушки была утоптана; две протоптанных дорожки вели к обрыву. Не стоило так затаптывать снег, оставляя шлюз открытым.
– Если бы мы их впустили, то на снегу остались бы следы.
– Ну ладно, может и так, – сказал он, думая уже о другом.
Он вышел из корабля и пошел в сторону моря. Слишком много натоптали, они считают, что если десять человек прошлись десять раз туда и обратно, то можно заметить еще какие-то следы, – подумал он снова.
