Проснитесь, родные, услышьте голос судьбы.
– Только что, – сказал он, – застрелили Гессе. Это не мог сделать никто из наших, потому что Гессе застрелили из арбалета. Оружие брошено там же. Я был неподалеку, но не видел никого. Скорее всего, это невидимки. Вначале Штрауб, потом… Нет, я не могу говорить!
Тело внесли в Хлопушку. Анжел взял в руку арбалет.
– Из такой штучки человека застрелить нельзя, – сказал он со знанием дела.
И я хотел бы знать, что вы вдвоем там делали?
– Я еще вчера сказал, что у меня болит голова, – честно ответил Икемура, – я ходил дышать свежим воздухом.
– Тогда что Гессе делал там?
– А вот этого я не знаю.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ОТВАЖНЫЙ4
63
Площадь готовили к очередной игловой казни. Уже была привезена машина, заранее настроенная на две с половиной тысячи игл (совсем небольшое количество, по правде говоря). Уже был подготовлен к казни дежурный педагог из инкубатора.
В процессе подготовки его заставили просмотреть три полнометражных документальных стереофильма о том, как происходит игловая казнь. Педагог вырывался, пытался закрывать глаза, но его привязали к креслу и вставили распорки, не позволяющие глазам закрываться. Распорки были нужны только для первых минут просмотра – дальше осужденный уже не мог побороть желание смотреть и всматриваться. Игловая казнь слишком захватывающее зрелище – это известно даже ребенку.
Педагог был бесспорно виновен. Вместо того, чтобы сразу заявить о случившемся (если бы шестьдесят вторую успели поймать, то педагога бы всего лишь уволили без права принятия на работу и он бы умер от голода или воровал бы всякие объедки), педагог струсил и решил совершить подлог. Он вернулся в спальню остальных девочек, взял первую попавшуюся и отвел ее в камеру. Девочка согласилась беспрекословно, уверенная, что исполняет долг перед человечеством.
Там он снял с нее платье (на платье был номер) и сжег его. Как он собирался объяснять все утром, неизвестно. Но девочки из общей палаты довольно быстро донесли на него, исполняя свой долг как естественную потребность. Теперь он был виновен в серьезном преступлении. Даже в трех серьезных преступлениях: в преступной халатности, в умышленном подлоге и в попытке соврещения малолетней (платье все-таки снимал!). Если разобраться, то именно из-за него шестьдесят вторая успела уйти.
Педагог рвался и кричал всю ночь, что-то обещал, чем-то клялся. Когда Швассману доложили об этом, он почувствовал легкое удовлетворение. Если человек кричит и вырывается, значит, казнь назначена верно, значит, на него подействовало наказание. И зрелище подействует на присутствующих. Это именно то, для чего нужна публичная казнь. Для тех осужденных, которые не кричали и не рвались, наказания обычно пересматривались в сторону большей строгости.
Машина для игловой казни представляла собой совершенно прозрачный, почти невидимый ящик с выдвижными иглами. Изнутри форма ящика в точности повторяла форму человеческого тела. Каждая игла, также прозрачная, выдвигалась и вдвигалась с частотой несколько раз в секунду. Иглы были устроены довольно сложно: изнутри они имели канал для отсасывания крови, а снаружи зубья, такие как на рыболовных крючках, чтобы лучше разрывать плоть. Внутри ящика было также устройство, усиливающее крики жертвы и разносящее их над всей площадью. Машина монтировалась на помосте, так, чтобы ее видели все. Кроме того, над площадью висели воздушные экраны. На экранах показывалась казнь в увеличенном и приближенном виде. Оператор показывал, как иглы вонзаются в самые интересные места на теле жертвы и со вкусом комментировал происходящеее. Казнь длилась целый день, поэтому для людей предусматривалось бесплатное трехразовое питание и питье витаминного сиропа из бутылочек. К концу казни от приговоренного останется лишь скелет. Скелет поместят в Музей общественной нравственности, в назидание потомкам.
К шести утра педагог был доставлен на площадь, раздет и привязан к столбу.
Казнь начиналась в девять, но три часа были нужны для того, чтобы осужденный лучше осознал происходящее, чтобы он сумел поближе рассмотреть устройство машины и чтобы прохожие успели покидать в него искусственными гнилыми овощами, специально распроданными накануне. В восемь народ начал собираться и просматривать самые впечатляющие отрывки из прежних казней. Отрывки транслировались с помощью огромных летающих экранов. Крики давно умерших жертв приятно скрашивали относительное безлюдье площади. Ветер скользил над искусственным камнем, шевелил искусственные листья ненастоящих тополей, сворачивался в спирали и подбирал крохи настоящего мусора – ветер предпочитал настоящее.
К половине девятого трибуны были заполнены. В это же время появился сам Швассман. К нему сразу же пристали журналисты и стали задавать вопросы, касающиеся программы «Надежда Нового Поколения». Один из журналистов, лихой молодой человек с пустыми глазами, густыми усами и маленькой лысинкой на самой макушке, оттеснил конкурентов. Швассман охотно давал интервью.
– Собираетесь ли вы увеличить число собственных потомков? – спрашивал журналист.
– Конечно, собираюсь, – отвечал Швассман. – Медики рекомендовали мне сделать это уже в ближайшие месяцы. Правда еще не найдена достойная особь женского пола. Понимаете ли, я бы мог оставлять потомкам свои собственные копии, но я хочу, чтобы дети не были похожи друг на друга. Побольше детей хороших и разных. Поэтому нужна женщина.
– Не хотите ли вы выбрать женщину самостоятельно?
– О нет, в этом вопросе я полностью доверяю специалистам.
– А если она окажется некрасивой или глупой, если от нее будет плохо пахнуть? Если она будет волосатой?
– Надеюсь, что такого не произойдет, – отвечал генерал.
Перед казнью было испытано новое изобретение – быстрорастущее дерево.
Семечко искусственного растения посадили в специальную лунку около эшафота и полили активирующей жидкостью. Растение сразу пробилось и стало увеличиваться.
Оно увеличивалось на глазах: вначале вырос ствол, красиво-шершавый, потом разделился на три несимметричных ветви, потом ветви стали выбрасывать отростки, а на концах отростков появлялись листья всех возможных размеров, форм и расцветок – красные, коричневые, желтые, зеленые и синие. С синими дизайнер несколько перестарался. Зато под конец роста дерево выбросило большую сухую ветку, ветвь подломилась и повисла, на ней очень натурально облезла кора. Общий процесс роста занял примерно четыре минуты. Зрители поаплодировали, и было чему.
Многие уже задумывались о том, чтобы заказать такое дерево и посадить его в собственном дворе. Дерево называлось «дуб». Перед самым началом казни осужденного педагога еще раз провели по кругу перед толпой, чтобы каждый желающий смог бросить в него гнилым овощем.
Две бедно одетых девочки из малопрограммированных стояли в передних рядах и обсуждали интимные подробности тела педагога.
