– Но мы ведь не шахматные фигурки? – продолжил он.
– Знаете что? – сказал Норман, ведь и на Земле мы тоже здорово уничтожали друг друга. Что же тут удивительного?
– Но ведь не настолько же, чтобы убивать вот так… Правильно, когда-то кого-то на Земле убивали, когда-то шли громадные войны, но теперь казнят только преступников, пусть даже не всегда осуждают их верно, но в основном преступников. Времена массовых убийств прошли. Больших войн не было уже полтора столетия, а мелкие почти не отражаются на численности населения. Уже полтора столетия на троны не сажают изуверов, уже полтора столетия никто не вырезает целые народы ради отвлеченных идей.
– Но ведь тысячи лет люди только и делали, что убивали друг друга, – сказал Норман. – Что значит по сравнению с этим сроком полтора столетия? От этого так просто не отмахнешься. Люди только и делали, что создавали машины, которые помогали им убивать друг друга. Если в сочетании слов «прогресс техники убийства» убрать последнее слово, то мало что изменится. А вообще-то, я думаю, что дело не в этом.
– А в чем?
– Дело в нас. В том, что мы все боевые машины – такие же боевые машины, как и эти роботы. Нас учили только одному – драться и убивать. Сейчас мы варимся в собственном соку и обречены вариться до скончания века. Вот поэтому каждый делает то, на что он единственно способен – убивает. Мы здесь как крысы в тесной бочке, которые сьедают друг друга не от голода, а от тесноты, от того, что у них слишком острые зубы. Нас ведь с молодых лет учили вести войну и мы вели ее не прекращая. Вот мы и не можем остановиться.
– Я человек, а не машина или крыса.
– Вы, капитан, – это другое дело. Но вы вообще немножко не от мира сего. А в этом мире есть вещи, которых вы не замечаете, потому что привыкли смотреть на звезды, а не на пыль под ногами. Каждая вторая погибшая экспедиция погибла тем же способом, что и наша.
– Это неправда.
– Правда. Я ведь наблюдатель, я знаю больше. Я могу перечислить десятки примеров. Вы не знаете об этом, потому что вам не следует знать. Например, последний полет в Северную Корону, где исчезли двадцать человек, а четырех успели спасти. Вы думаете, от чего они погибли?
– Они погибли в бою.
– Вот именно, в бою друг с другом. А четверых залечили до смерти в сумасшедшем доме, чтобы они не вздумали об этом рассказать. Ведь всех членов групп специально программируют на драку. Ребята, чем мы занимаемся в свободное время на Земле?
– Я тренируюсь, – сказал Орвелл.
– Я тоже, – сказала Кристи, – но я знаю, что Анжел любил драться насмерть, без правил. Он часто этим хвалился. Он дрался по нескольку раз в месяц, говорил, что для поддержания формы.
– А я, – сказал Морис, – я подрабатываю в ночных патрулях. Мне нравится охота за людьми, я не скрываю этого. Тех людей нужно отлавливать. Если не мы, то кто же?
– И что ты с ними делаешь? – спросил Норман.
– Я ломаю им шеи, они не заслуживают другого обращения.
– А ты?
– Я не собираюсь ни в чем признаваться, – сказал Штрауб. – А вот Икемура убил столько народу, что хватило бы заселить целый городок.
– А где он? – спросил Орвелл, – нас должно быть шестеро.
– Нет, пятеро, – сказал Штрауб.
– Да, здесь пятеро, а где Икемура?
– Насколько я понимаю, его убил Б2, – сказал Штрауб. – Я отдал ему такой приказ.
– Что значит «отдал такой приказ»? Робот не может подчиниться приказу нижестоящего и убить второго человека в экспедиции.
– А моему приказу он подчинился. Значит, у него были веские причины. Я изложу вам позже, даже в отпечатанном виде.
– Я хочу знать, я требую в конце концов! – сказал Орвелл. – Он мой друг.
Что вы с ним сделали?
– Я же сказал, его убил Б2, – ответил Штрауб.
Б2 отвлекся от шахматной партии.
– Первого помощника сьел кузнечик, – сказал робот. – Могу предоставить отчет о происшествии. Должен ли я сделать это сейчас?
Орвелл помолчал.
– Нет, не нужно сейчас, – наконец сказал он, – позже. Но нас осталось пятеро. Давайте попробуем не перебить друг друга совсем. Неужели это так сложно?
Неужели целой планеты мало для пяти человек?
Люди соглашались, кивали, смотрели в стороны и в душе каждый был согласен, но каждый понимал, что из этого ничего не получится. Ведь у каждого есть программы, и эти программы нельзя изменить. И если в них записана заповедь «убий», то все обречены, все, возможно, кроме последнего, кроме самого сильного или хитрого, кроме победителя. Это напоминает Мясорубку, которая устроена так, что не перемалывает последнюю жертву. Только здесь целая планета вместо узкой движущейся полосы. И нет мощных моторов, которые толкают тебя к гибели. Есть только маленькие моторы в сердце каждого и они успешно справляются с этой задачей.
А потом день закончился и наступила ночь.
88
Была примерно полночь. Норман вышел из дома с винтовкой. Кузнечик поднял голову.
– Привет, Кузя, – сказал Норман, – как жизнь?
Кузнечик услышал дружественную интонацию голоса и подумал, что он, пожалуй, не станет есть этого человека сейчас. Да и вообще, совершенно необязательно есть по два человека в день. Людей-то ведь не так уж много. И, к сожалению, они не размножаются. А если размножаются, то очень медленно. Вот если бы можно было их разводить в большом количестве – такая большая ферма, огражденная колючим заборчиком. Что может быть вкуснее человека. И еще самочку найти. Эх, и жизнь пошла – никакой радости. Но и горя мало. Надо экономить. Он был не голоден и в хорошем расположении духа. Если бы он был собакой, он бы повилял хвостом.
– Прощай, Кузя, – сказал Норман и выстрелил.
Голова кузнечика разлетелась в клочки.
На втором этаже кто-то зажег свет – это было видно по щели в ставне;
Норман подождал, но ставень не открылся.
– Теперь начнем, – сказал он сам себе.
Он вошел в дом. Потом поднялся на второй этаж и вошел в ту комнату, где был Морис.
– Извини меня за ногу, – сказал Морис.
– Ты извиняешься потому, что у меня винтовка в руке, или потому что совесть замучила?
– И по тому, и по другому, – сказал Морис, – я не мог поступить иначе. Не обижайся.
– Ну да. Ты знаешь, о чем я сейчас думал?
– Наверное, о том, что и остальные – женщина ведь одна. И она уже беременна. К сожалению, от капитана.
– Сейчас от капитана, а в следующий раз от кого-нибудь еще. Вопрос в том, кто станет этим «еще».
– Странно, почему это нас так волнует, ведь на Земле всем было все равно?
