— Мы уже все решили! — крикнул Рассольников.
— Не все, — с трудом выдавил из себя Двунадесятый Дом. — Сходи. От тебя не убудет.
— Ты проводишь меня? — подойдя к двери, осведомился археолог. Он был уверен, что Дом ответит согласием. Но тот затравленно посмотрел на него и ничего не сказал. Платон вдруг понял причину отказа: Непейводе страшно возвращаться на место казни.
Археолог надел легкий скафандр и подошел к люку кессона. Корабельный мозг раздраил его. Можно было входить в соединительный коридор. Платон обвел глазами тамбур, словно прощаясь с «Оболтусом» навсегда, затем перекинулся парой слов с покойной мамой и легкой походкой, посвистывая, двинулся вперед. Надо было держать марку.
Коридор, хоть и был фффукуарабским, не кусался. В конце его виднелся корабельный люк с красным изображением муравья. «Что бы это значило? — подумал археолог. — Просто эмблема или предупреждение об опасности?»
Когда он подошел ближе, крышка люка с легким щелчком распалась надвое. Платон, продолжая насвистывать марш, шагнул через порог. На него обрушилась темнота. Звуки застряли в глотке. Кто-то схватил его за руки и за ноги и понес в глубь корвета. Он не видел своих пленителей и даже пальцем не мог шевельнуть — так прочен был захват.
Внезапно носильщики остановились, раздался тихий скрипучий звук, совершенно не похожий на членораздельную речь, и вспыхнул свет. Археолог очутился в сферическом зале, стены и потолок которого были сплошь покрыты шевелящимся ковром из «мурашей».
Оказывается, Платона блокировал рой кибермух. Сейчас они поставили его на ноги, отлипли и черным вихрем унеслись обратно в корабельный коридор.
Сам по себе зал был пуст-ни мебели, ни приборов, ни иллюминаторов. Только посредине титанитового пола стоял, венчая хитроумную металлическую конструкцию, старинный медный котел с остывающим маслом. Разумные муравейники оставили экзекуторский котел специально — в устрашение человеку — или по случайности, но взгляд археолога снова и снова останавливался на нем, и по спине топотали липкие мурашки.
— Странное существо, — прошамкал возникший над его головой полуметровой величины рот. — Странное тело, странные мысли, странные поступки. Физиология определяет мышление и поведение. Все логично, — говорил рот на космолингве. Значит, его слова, в первую очередь, предназначались Рассольникову.
Платон молчал, не желая прогневать высокую фффукуарабскую комиссию. Хребтиной чуял, что слова ему пока никто не давал.
— Оно довольно рациональное, — произнес другой рот, возникший из живого ковра напротив входного люка. Был он потоньше и вроде бы помоложе. — Видали и хуже. По крайней мере, оно доказало, что умеет копать землю.
— Разве мы позвали его, чтобы рассматривать? Обсуждать его стати? — недоуменным тоном осведомился еще один рот, народившийся за спиной Платона, прямо над люком. — Не насмотрелись на экране? Камерам не верите? — Голос его был больше других похож на человеческий, богат интонациями. Археологу он сразу понравился. Как видно, Платон подсознательно искал себе союзника. — Спешить надо, содомники мои. Враг не дремлет.
«Значит, Непейвода передавал им каждый мой чих, — с горечью подумал археолог. — И ни слова мне не сказал. Что это, если не предательство? Исполнение священного долга? Одно другого хуже».
— Ты прав, Единосемерной, — согласился тот, что помоложе. — Слушай меня, двуногий! — обратился он к Платону. Голос его стал ледяным и жестким, царапающим барабанные перепонки.
— Я слушаю. — Археолог был само смирение.
— Цыц! — рявкнул муравьиный рот. Несколько клеточек от испуга даже свалились на пол. — Не вздумай надуть нас! Сбежать с найденным сокровищем! — выкрикивал он фразы, словно гвоздями плевался. — Не вздумай предать нас! Отдать нашим врагам! — Сделал паузу, а потом сказал тихим, но страшным голосом: — Мы тебя всюду достанем. Гляди…
Часть живого ковра понеслась во всю муравьиную прыть, обнажая кусок стены с экраном и панелью управления. Круговая волна удирающих клеточек откатилась и замерла, образовав что-то вроде лунного кратера. На экране виднелось шерстистое туловище «Оболтуса».
Несколько секунд в открытом космосе ничего не происходило. И вдруг одна из огневых башен корвета, занимавшая левый нижний угол экрана, повернулась. Взору открылся высунувшийся из амбразуры тонкий ствол лазерной пушки. Вспышка, еще одна и еще… Археолог не сразу сообразил, что огонь ведется не куда-то в межзвездное пространство, а прямо в бок живому кораблику.
Лазерный луч малой мощности вонзался в него то тут, то там. «Оболтус» корчился от адской боли, поджимал раненые места, как будто можно было увернуться от новых попаданий. И только криков археолог не слышал— это было немое кино.
— Прекратите! — заорал Платон. — Он же не виноват!
Лазерная пушка на экране стреляла, «Оболтус» содрогался… Живой ковер в куполе бурлил и пенился, выбрасывал гейзеры клеточек. Похоже, зрелище пытки доставляло Домам Симбионтам немалое удовольствие. В наушники Платонова шлема внезапно ворвался пронзительный, душу вынимающий визг кораблика. Археолог схватился за голову, приказал скафандру убавить звук вдесятеро. Совсем выключать не стал.
— Хватит! Я понял! — снова закричал Рассольников. — Я найду и отдам вам горшок!
Лазерная пушка прекратила огонь. «Оболтус» еще некоторое время дергался, потом затих, бессильно обвиснув на конце соединительного коридора.
— Ваши методы омерзительны. Чем вы лучше своих врагов?
— Не тебе судить о нас и наших делах, двуногий, — ответил ему Единосемерной. — Я вижу: ты запомнил увиденное. Запомни еще одно: мы выполним свое обещание, если ты исполнишь свое. Мы поклялись Царственной Матерью… А теперь иди.
Внутри кораблика все было не так. Тамбур перекошен, запасные скафандры грудой свалены в углу, коридор стал заметно уже и кривее. «Оболтуса» будто поразил жестокий приступ ревматизма.
Археолог словно пришел в госпиталь, чтобы навестить тяжело больного друга. Он хотел бы как-то приободрить его, но не мог подобрать нужных слов и боялся сделать еще хуже. Платон осторожно провел рукой по переборке. Остался влажный след — у кораблика выступила испарина.
Двунадесятый Дом по-прежнему оставался в каюте Рассольникова. Он лежал на его койке, вытянувшись во весь рост и сложив руки на груди, как покойник. При появлении напарника он вскочил на ноги и сел на стул. Археолог решил не показывать этому типу своих чувств и произнес так, будто ничего не случилось, будто они лишь на мгновение прервали разговор:
— Ты так и не сказал, что было в горшке. — Улыбочка и спокойный тон дались ему нелегко.
Непейвода открыл рот, закашлялся, а потом ответил столь же размеренным тоном — видно, пытался ему подыграть:
— Ты будешь смеяться: там лежали самые обыкновенные бифштексы. Шестивековой давности. Видно, тиугальбцам попался пустой горшок, и они не нашли ничего лучше… Совет запретил его вскрывать из опасения, как бы не случилось что-нибудь с личинками. — У Платона уши встали торчком. — Попадет вирус или ты попытаешься их уничтожить. Ты мог сообщить о находке термопсисам, а уж они бы постарались истребить последних уцелевших Цариц. Бросили бы на это весь свой военный флот и десантный легион.
