Брат Альдо погладил седую бороду.
— Кажется, с Гормом и жеребятами у нас не возникнет проблем. Ну, тогда грузите мешки! Вот этот рыжий конь — для тебя, Иеро, а эта кобылка согласна подставить спину мастеру Гимпу… Те трое понесут имущество. Грузите его, и в путь!
Путь занял шесть суток, и за это время Иеро дважды слышал зов, подтверждающий, что они двигаются в нужном направлении. Степь изо дня в день менялась; холмы и высокие деревья постепенно исчезали, травы становились ниже и жестче, мелели ручьи и водоемы, воздух казался суше — видимо, летом этот район превращался в полупустыню с выгоревшей растительностью и без источников воды. Но сейчас была весна, и среди изумрудных травяных стеблей пестрело множество цветов — алые маки, лазуритовые васильки и огромные желтые одуванчики. Тут и там паслись стада быков и антилоп, иногда попадались горбачи с длинными шеями и на редкость уродливыми мордами, кабаны и огромные птицы, от которых табун старался держаться подальше. Вероятно, среди копытных соблюдалась четкая иерархия, касавшаяся водопоев, пастбищ и того, кто кому обязан уступать дорогу; первыми шли быки — большие, косматые с трехфутовыми острыми рогами, затем — горбачи, чьи копыта и мощные ноги давали весомое преимущество в драке, а уж затем — лошади и антилопы. Птицы держались особняком; как заметил Иеро, они не проявляли интереса к траве, листьям и плодам, а выискивали мелких животных, степных зайцев, тушканчиков и крыс.
Время от времени за табуном увязывались хищники, не столь крупные, как волки, и похожие на рыжих гладкошерстных псов. Их главным оружием была настырность; они могли преследовать стадо часами, разражаясь иногда дикими воплями, напоминавшими хохот обезумевшего человека. Цель погони была для Иеро неясной — ведь эти твари не могли догнать и одолеть кобылу или жеребца. Но однажды утром из бамбуковых зарослей прянул большой полосатый тигр, и рыжие хищники тут же разразились восторженным воем — видимо, они подбирали останки трапез более крупных собратьев.
К счастью, метатель был у священника под руками, и тигр остался лежать в траве с разбитым черепом. Грохот выстрела перепугал табун едва ли не больше, чем огромная кошка, и лошади пустились в стремительный галоп; Иеро едва успел вцепиться в гриву своего скакуна и стиснуть его ногами. Удержаться на этом могучем животном без седла и стремян было нелегкой задачей, но в этот раз все обошлось — хотя капитан Гимп потом жаловался, что отбил себе задницу о тощий хребет кобылы.
На первый взгляд табун перемещался неторопливо, то и дело останавливаясь, чтоб попастись в сладких травах, однако к вечеру путники одолевали не менее полусотни миль. Для ночевки вороной вожак выбирал ровное место, подальше от холмов и деревьев, дабы ничто не мешало обзору; Иеро и Гимп раскладывали маленький костер из собранных по дороге веток, а брат Альдо пускался в долгие беседы со своим скакуном. Разум лошадей был не столь ясным, как у Клоца, однако превосходил ментальные способности их предков, и старый эливенер ухитрялся получить массу любопытной информации. Как утверждал вороной, летом эта часть степи действительно выгорала, поступая в полное распоряжение горбатых длинношеих животных — они с удовольствием ели сухую траву и могли не пить по трое суток. Другие интересные сведения касались северной окраины равнины, граничившей с лесом и заселенной странными животными — огромными, косматыми, с кольцеобразными бивнями, длинным хоботом и ногами будто живые колонны. Они собирались в небольшие стада, ели траву и ветви и не трогали ни быков, ни лошадей, и даже временами защищали их от белых/длиннозубых/несущих-смерть — так вожак называл гигантских хищников с белоснежной шкурой.
Когда костер затухал, и путники укладывались спать, являлся Горм. Пятьдесят миль в день не были для него проблемой, но он не всегда поспевал за лошадьми, а к тому же отвлекался на различные соблазны — дупла, полные прошлогоднего меда, свежие бамбуковые стебли, форелей и лососей, что попадались в каждой речушке и наиболее полноводных ручьях. Обычно он извещал о своем приближении кратким ментальным сигналом, адресованным не Иеро, и не брату Альдо, а лошадям: образ мохнатого медвежонка, который катается в траве среди жеребят. Затем приходила мысль: «Я здесь, друг Иеро, и я сыт»; следом за ней раздавалось тихое сопение, и священник чувствовал, как теплый шершавый язык касается его щеки.
На пятый день с запада повеяло морским ветерком, а в полдень шестого запахи соли и влажных водорослей сделались совсем отчетливыми. Но степь, однако, становилась все засушливей, и среди травы начали попадаться проплешины песка. Он был не золотистым и не желтым, а грязновато-серым, и вскоре Иеро определил, что почва здесь хранит слабые следы радиоактивности. Кажется, они приближались к пустыне Смерти, хотя он не мог понять, что явилось целью для древних ракет в этих безлюдных краях. Ни разу они не встретили человеческого следа или развалин поселений, которые тут, несомненно, были — но, вероятно, редкие и небольшие, так что время стерло их до основания, а ветры развеяли прах.
Наконец на западе засинело море, трава исчезла, и под копытами лошадей зашелестел песок. Они шли вперед все медленней и неохотней; вороной вожак останавливался через каждую сотню шагов, поворачивал голову к брату Альдо и косился на него укоризненным взглядом, будто говоря: «Неужели ты хочешь, чтоб мы пропали в этих гибельных песках?» Радиация была слабой и, по наблюдениям Иеро, не увеличивалась, однако ее хватало, чтобы отпугнуть животных.
Брат Альдо слез с вороного и похлопал его по шелковистой шее.
— Пора прощаться, малыш. Спасибо тебе и твоему племени.
Иеро и мастер Гимп разгрузили вещи, которых осталось не так много — фляги, пара бурдюков с водой, одежда, метатель, копья и два арбалета с запасом стрел, сумка с картами, зрительной трубой и другими мелочами. Кроме того, у них был небольшой запас сухарей и сушеного мяса, а также полупустой мешок с пеммиканом. Нелегкая ноша для их маленькой экспедиции, но сущий пустяк для трех лошадей.
Невольно вздохнув, священник проводил табун взглядом и повернулся к югу. Бесплодная равнина, засыпанная серыми песками, лежала перед ним; где-то далеко за ней маячили горные вершины, а справа, милях в трех-четырех, блистала морская гладь, над которой кружили чайки. Оттуда налетал порывали свежий ветер, гнал редкие облака, умерявшие знойную духоту; солнце хоть и перевалило зенит, но до вечера было еще часов пять.
— Я думаю, — произнес брат Альдо, — сегодня нам не стоит трогаться в дорогу. С грузом по такой жаре мы не пройдем и пяти миль.
— Согласен, — кивнул мастер Гимп, — но по другой причине. Моим ягодицам нужен отдых после шестидневной тряски на лошадиной спине. До чего же она костлявая! И я, клянусь мачтой, пересчитал все проклятые позвонки от шеи до самого крупа!
— Мы заночуем здесь, — кивнул Иеро, — а дальше пойдем вдоль морского берега. Там прохладнее, и, наверное, есть сухие водоросли для костров. Но прежде… — Он поглядел на чаек, метавшихся над морем, и довольно усмехнулся. — Прежде я попробую разведать путь, взглянув на него чужими глазами. Запасы воды у нас небольшие, и мне хотелось бы знать, где и когда мы набредем на ручей или речку.
