Клянусь девятым кругом ада! Копия Локи, которой Девятый был еще недавно, не могла бы так сказать! Тем более, критиковать владык!
— Ну, — произнес священник, — займемся делом, мой несчастный брат. Хоть ты творение дьявола, а не Бога, милость Его беспредельна… Глядишь, Он вразумит тебя через мое посредство.
Сосредоточившись, Иеро проник в сознание Девятого, тут же закапсулировав его личность, как бы переселив ее на островок в бурном потоке собственных ментальных излучений. С каждым разом — а он, наверное, проводил уже сотый эксперимент — эта операция осуществлялась быстрее и легче, что говорило о его возросшем мастерстве. И с каждым разом он все больше узнавал о Девятом, внедряясь в омуты памяти и кладовые накопленных знаний.
Это существо сотворили полвека назад, но оно хранило воспоминания всех своих восьми предшественников. Очень мрачные воспоминания, как полагал Иеро, ибо всех их бросили муравьям, и те пожрали их живыми. Отсюда проистекала ненависть, которую Девятый питал к мирмидам; ненависть, страх и жажда мести, поскольку одной из черт его прототипа было умение не забывать и ничего не прощать. Творя своих совершенных клонов, Локи не наделял их ментальным даром, но многие нюансы характера передавались им с той же неизбежностью, с какой отпечаток ладони в мокрой глине будет иметь пять пальцев. Линии судьбы, пересекающие ладонь, как и другие мелкие детали, могут не оставить следов, но пальцы отпечатаются непременно — и пальцы, и бугорки у их оснований, и общий контур. Ментальный контур, разумеется; а он, как понимал уже священник, определяет главные свойства личности. Коварство или простодушие, покорность или жажду власти, скромность или самомнение…
Амбиции! У всех совершенных копий Локи амбиции были не меньше, чем у него самого. Пламя амбиций ярилось в клетке ограниченных возможностей и прорывалось иногда наружу; в этот момент клон восставал на своего творца в бессмысленном и жалком мятеже, и дело кончалось муравейником.
Девятый об этом помнил. Видимо, память о гибели его предшественников и их предсмертных муках делала его осторожнее — или, если угодно, придавала стабильность его нраву. Временами Иеро подозревал, что Локи, творя и умертвляя эти копии, намерен вывести особую породу — не телепатов, но существ равного с ним интеллекта, способных властвовать и править, однако помнящих о бесполезности восстания. Возможно, размышлял священник, Девятый будет не последним в этом семействе совершенных клонов.
Наложив свою индивидуальность на мозг подопытного, он быстро сплетал паутину, соединявшую разум с периферийной нервной системой, с мышцами и органами чувств. Этот деликатный процесс сильно отличался от привычного ему искусства завладевать чужим сознанием, превращая его владельца в куклу-марионетку. Разница была огромна: в одном случае он держал человека под непрерывным ментальным контролем, в другом — переселял в его разум частицу своей личности.
Какую именно? И что происходило с покоренной, закапсулированной прежней сущностью? Тут были десятки возможностей и вариантов, которые он изучал с упорством воина, готовящего доспех, копье и меч к грядущим битвам.
Вскоре выяснилось, что нельзя расстаться с собственной плотью, переселившись в чужое сознание, или сотворить полный ментальный аналог, если мозг-приемник не абсолютно пуст и чист. Если б в распоряжении Иеро была первозданная копия-клон, тело без души и мыслей, он мог бы перенести в нее свой разум безвозвратно или изготовить двойника. Десять двойников, сто или тысячу, целое войско — были бы только тела! Прежде бы он не поверил, что такое возможно, но лучший способ обучения для одаренного ментальной силой — увидеть результат и попытаться его достигнуть. Что, собственно, и повелел Нечистый.
Кроме полного копирования существовал другой вариант, когда в новосотворенный мозг переносилась часть сознания прототипа. Она могла быть довольно большой или урезанной и скудной; в первом случае в мир являлись существа, подобные Девятому, а во втором — его убогие собратья, служители с четырехзначными номерами и клоны Кали для постельных развлечений. Но даже в последней ситуации не удавалось полностью очистить мозг, избавиться от прежней личности, пусть убогой и ущербной, и внедрить частицу своего сознания. Такая попытка убивала мозг-приемник, а вместе с ним и плоть, словно закапсулированный разум, плененный и подавленный, мстил захватчику.
Имелись, однако, приемы, как избежать летального исхода. Простейший из них заключался в том, чтобы изолировать и оставить в покое плененную личность, оккупировать мозг и попользоваться телом в течение какого-то времени; другой — договориться с носителем разума. Это было уже не столь элементарной задачей, так как всякий мозг упорно и инстинктивно сопротивлялся захвату, и договор, хоть письменный, хоть устный, служил неважным способом борьбы с реакциями подсознания. Преодолеть эту трудность удавалось внушением покорности, инертности и чувства безопасности, но успокоительные процедуры срабатывали не всегда. Лишь в одном случае тут не возникало проблем — если хозяин мозга-приемника испытывал к временному оккупанту огромное, всепоглощающее доверие.
Доверие выключало защитные механизмы, и битва с чужим сознанием превращалась в иной процесс, в равноправное партнерство, цель которого была известна и понятна каждой из сторон. Иеро подозревал, что этот путь сулит невероятные перспективы, если союз заключен меж опытными телепатами. Как минимум, их мощь удвоится и даже удесятерится, причем вероятней последнее, если вспомнить необъяснимую силу Нечистого и все попытки завербовать в Теон достойных волонтеров. Настойчивые, долгие попытки — ведь поиск шел на протяжении столетий!
Паутина была сплетена, и священник оборвал мысленную нить, соединявшую его с Девятым. Теперь в мозгу крючконосого обитала часть его индивидуальности — ментальный блок, крохотная частица, позволявшая двигаться, видеть, слышать и воспринимать команды. Незримые стены, в которых томился сейчас подопытный, должны были вскоре рухнуть, и тогда блок растворится в сознании Девятого, что-то добавит к нему, что-то уничтожит, что-то изменит. Очень немногое, ибо добиться позитивных сдвигов за один сеанс не представлялось возможным. Иеро, однако, помнил одну из заповедей Боевого Кодекса Аббатств: великие результаты достигаются медленными, но терпеливыми усилиями.
— Иди за мной, — сказал он стоявшему рядом существу. — Гляди под ноги и по сторонам, чтоб не споткнуться и не налететь на дерево.
Эти инструкции были необходимы при частичном одушевлении; в первый раз Девятый, управляемый блоком, ударился о валун и разбил колено.
Обогнув озерцо с кувшинками, Иеро вышел на боковую аллею, добрался до главной, обсаженной липами, и направился к дворцу. Крючконосый шагал сзади, ступая след в след. Оборачиваясь время от времени, священник видел, что Девятый ставит ногу точно так же, как он сам, и что в его движениях появилось нечто ему несвойственное: легкая, скользящая и бесшумная поступь охотника.
На лестнице, у изваяния вербэра, подопытный вдруг глубоко вздохнул и пробудился.
— Я здесь, господин… я снова здесь… Странное чувство, клянусь Творцом! Будто вынырнул из темного омута…
