После небольшой паузы Ник глухо добавил:
– Собственно, это все. Насколько я понимаю, ты теперь вновь прекрасно помнишь то, что было до аварии, и уж тем более то, что произошло после, так что больше мне рассказывать нечего.
Кристина опять залилась краской при мысли о рождественской ночи. И как ему удается постоянно выбивать ее из колеи, лишая и без того жалких остатков самообладания? Она прижала обе ладони к лицу. Наверное, она красная, как помидор. И неудивительно – сначала горячий душ, почти кипяток, затем глинтвейн, теперь вот такие умопомрачительные новости и самый настоящий стыд. Именно стыд только что прошел по ее телу второй горячей волной, но не сверху вниз, а в обратном направлении и отразился на ее щеках пунцовыми пятнами. А может, это и не стыд вовсе? Может, это злость и раздражение на Ника Вуда? За его обман, за его манипуляции ее жизнью и чувствами, просто за его возвращение в ее жизнь?
В голове часто-часто застучали молоточки – предвестники боли. Наверное, не нужно было пить вино на пустой желудок. Хотя, если подумать, она совершила много того, чего не стоило делать.
Ее мысли вновь прервал низкий голос со стороны окна:
– Итак, подведем итоги. Ты здорова, и ты в Хиллвуде. В настоящий момент можешь считать себя моей гостьей. И, как ты уже выяснила, мы не женаты. Это была ложь.
Кристина не верила своим ушам. В голове все постепенно вставало на свои места. По крайней мере, некоторые факты уже не раздваивались в разные версии. Но еще очень многого понять она не могла.
Она сидела в кресле, покачиваясь взад-вперед. Стук крови в висках мешал сосредоточиться.
Да что же это такое?
Ее взгляд бесцельно скользил с одного предмета на другой, безуспешно пытаясь зацепиться за что-то, найти хоть какую-то визуальную, пусть и мнимую, опору.
– Ты… ты чудовище, – наконец выговорила она, тяжело дыша.
– Что ты сказала? – Ник впервые повернулся к ней.
У него был такой вид, что Кристина невольно качнулась назад и почти ощутила волну холода, направленную в ее сторону. Стальные глаза полыхали яростью, голос опасно звенел. Ник был в таком состоянии, что, казалось, еще миг, и он обрушится на нее смертельной лавиной.
Еще один маленький шажок к краю зияющей ледяной пропасти. Всего один…
И, сама того не желая, Кристина его сделала.
– Ты вообще понимаешь, что ты натворил? Твоему поступку даже названия нет. Зачем ты это сделал? – она обхватила голову холодными пальцами в надежде хоть немного унять вспыхнувшую адскую боль в висках и пробормотала еле слышно себе в колени. – Господи… Какое же ты чудовище…
И тут Ник взорвался.
Он в одно мгновение преодолел небольшое расстояние, которое их разделяло, и оказался рядом с креслом Кристины, оперся руками о подлокотники, зажав ее в капкан, и, нависнув над ней тяжелой громадой, заорал так, что у нее зашевелилась челка, еще влажная после душа:
– Что ты сказала? Это я чудовище? Я?! А как можно назвать тебя за то, что ты сделала десять лет назад? Как ты поступила? Ты не помнишь или до сих пор не поняла за все эти годы? Ответь! Что сделала ты с моей жизнью? Со своей? С нами обоими? Кто же после этого ты?
Кристина ошеломленно молчала. Вспышка его неуправляемой ярости раздавила ее. Никогда прежде Ник не кричал на нее, ни в прошлой жизни, ни в нынешней, теперь она это знала, и его перевоплощение потрясло ее до глубины души. Ник был белый, как снег, от холодной ярости, его сузившиеся глаза метали серые искры. Смотреть на него было страшно.
И еще.
В его словах было нечто, в один миг перевернувшее ее внутренний мир, изменившее все ее ощущения; нечто, безжалостно оголившее самые тайные уголки души, на которые она однажды набросила плотный покров забвения в надежде успокоить ноющую боль. От такого грубого прикосновения Ника старые раны вновь дали о себе знать. Кристина смотрела на него широко открытыми глазами, полными непередаваемых чувств, и видела перед собой не зрелого мужчину, а того юношу из далекого прошлого, которого она так жестоко обидела.
Под беспощадными ударами его слов она словно перерождалась, возвращалась в прежнюю себя, и это причиняло ей неимоверное страдание, и вместе с тем несло облегчение.
– Десять лет! – прорычал Ник. Его глаза были так близко, что Кристина готова была поклясться, что видит в них всполохи ледяного пламени. – Десять лет днем и ночью я сходил с ума, пытаясь докопаться до сути, понять, что же я сделал. За что ты обрекла меня на все эти кошмарные годы, проведенные в тщетных попытках понять. За что? Боже мой, Кристи, за что?!
Последний вопрос Ник простонал, будто в несколько коротких слов уместилось все его отчаяние и боль.
Спустя мгновение он, словно опомнившись, отшатнулся от Кристины и уткнулся лицом в стену напротив. Он весь дрожал, и она отчетливо слышала глухие тяжелые толчки сердца в его груди.
Это было странное чувство. Кожей щек, лба, висков он ощущал прохладу обитой тканью стены, а спину и плечи жег ее взгляд. Ее взгляд. Она смотрела на него. Когда-то он мечтал, чтобы она хотя бы мельком на него взглянула. Он страстно желал увидеть ее синие глаза, обращенные на него. А теперь он физически чувствует ее взгляд и горит под ним, словно в адском пламени.
Какое странное чувство…
А разве не так он жил долгие годы? Метался, словно зверь, между надеждой и отчаянием, неистовым пламенем страсти и липким могильным холодом тоски? В те редкие минуты, когда ему удавалось не думать о ней, начинало обманчиво казаться, что желанный покой и забвение наконец-то вернулись. И тогда он был почти счастлив и считал такие мгновения райским наслаждением. Но в следующую секунду ее образ вновь возникал перед ним, и ад у ног разверзался вновь.
Он знал, что этому не будет конца.
Его ладонь скользила по деревянным панелям стены, пальцы то судорожно сжимались в кулак, то разжимались вновь. Пытаясь взять себя в руки, Ник вновь заговорил. Его голос звучал немного тише и ровнее, но время от времени срывался, и тогда становилось понятно, каких усилий стоило ему вот так внешне спокойно продолжать говорить.
– Когда на следующий день после выпускного бала ты уехала, я думал, что не выживу. Я просто не знал… не представлял до этого, что можно так сильно страдать. Ты была моим воздухом, пусть не живительным, как раньше, а сухим и обжигающим после своего возвращения из Миннеаполиса, но жизненно необходимым мне.
И вот тебя не стало.
Кристи, ты не можешь себе представить, что я пережил, когда осознал, что ты больше не вернешься в Хиллвуд. Что я никогда не увижу тебя. Мне казалось, что весь воздух вдруг исчез. Хотелось вдохнуть, а я не мог. И я не знал, что делать дальше.
Сначала я, кажется, пил, чем довел до отчаяния деда. Потом не выходил из своей комнаты несколько дней и медленно сходил с ума. Я порывался уничтожить все твои фотографии, но понимал, что тем самым лишу себя последнего глотка кислорода и просто не смогу существовать.
