Что ж, пожалуй, новое платье ей пригодится. Она устроит себе самый настоящий праздник! Лишь бы память не подвела, и то, что с таким упорством, с такой безжалостностью было утрачено, никогда к ней не вернулось.
* * *
Долгожданный шопинг оказался на деле не таким уж приятным занятием.
Первую половину субботнего дня они с Оливией потратили на поход по чикагским магазинам, заглядывали в маленькие модные бутики, прогуливались по огромным супермаркетам, останавливались у витрин с ювелирными украшениями. К обеду руки у обеих были заняты пакетами и коробками, но самого главного они так и не нашли: ни один костюм, ни одно платье не подошло.
В основном критиком выступала миссис Риверс: то ее не устраивал цвет, то ткань, то фасон. Сначала Кристина проявляла к процессу поиска и выбора платья вполне закономерный интерес и с удовольствием примеряла вещи, обсуждая с матерью достоинства и недостатки той или иной модели. Но ее оживление почему-то быстро угасло, сменившись апатией, и уже к полудню она лишь покорно надевала и снимала с себя все, что приносили продавщицы в магазинах в стремлении угодить, скорее матери, чем ей, поскольку сама она энтузиазма уже не проявляла.
Передав Патрику многочисленные пакеты, в которых лежали преимущественно покупки миссис Риверс, мать и дочь остановились пообедать в небольшом французском ресторанчике на открытом воздухе. День был безоблачный и довольно жаркий, поэтому мучиться в духоте закрытого помещения не хотелось ни той, ни другой. Они выбрали столик в тени густо цветущего декоративного кустарника и потягивали прохладную воду с лимоном в ожидании, пока им принесут заказ.
Вдруг Оливия оживилась:
– Кристина, я совсем забыла тебе сказать, вчера днем звонила Патрисия.
– Патрисия Гарднер?
– Да, она. Мы с ней мило поболтали полчаса.
– Где они сейчас?
– Она дома в Миннеаполисе. Роберт в Нью-Йорке, но должен вскоре приехать в Чикаго. Собственно, по этому поводу мы и разговаривали. Ему тоже нужно подобрать дом на время, а раз мы и сами занимаемся поисками, Патрисия попросила при случае обратить внимание на подходящий вариант и для Роберта.
– Они что, тоже перебираются в Чикаго?
– Нет, не думаю, – похоже, Оливию это обстоятельство даже немного расстроило. – Но какое-то время Роберт здесь пробудет, а возможно, и Патрисия приедет. Она что-то говорила про конец лета.
– А где сейчас Алекс? Чем занимается? – наконец поинтересовалась Кристина, немного опасаясь, что мать снова примется за старое, стоит только упомянуть имя ее друга.
Ее опасения оправдались: тон Оливии и даже выражение лица изменились: она как будто только и ждала, когда Кристина задаст этот вопрос.
– Алекс улетел во Францию два дня назад.
– О! Во Францию? – подняла брови Кристина. – Надо же! А что он там делает? Ведь, насколько я знаю, он собирался стажироваться у отца в Нью-Йорке.
– Он и был в Нью-Йорке, но совсем недолго, – с воодушевлением принялась рассказывать Оливия. – Представляешь, ему пришло приглашение из Сорбонны, какая-то международная конференция молодых юристов. Так что Алекс, скорее всего, пробудет в Европе до конца июня.
– С ума сойти! – еще больше удивилась Кристина. – Увидеть Париж и умереть, как говорится.
– Ну, Алекс, судя по всему, умирать пока не собирается, – хихикнула Оливия и с намеком, который Кристина предпочла пропустить мимо ушей, добавила: – У него слишком блестящие перспективы и весьма честолюбивые планы. Кроме того, у Патрисии там, оказывается, живет дядя.
– Где, в Париже?
– Не в самом Париже, а в пригороде, если не ошибаюсь, в западном. Я не помню название городка, но Патрисия говорит, место сказочное, Булонский лес рядом, кажется. Именно у него Алекс и остановился.
– Красота-а, – мечтательно протянула Кристина.
Перед ее глазами поплыли картинки из «Женской войны», «Черного тюльпана» и других, так горячо любимых ею романов Дюма. Выходит, Алекс сейчас вполне может прогуливаться по Булонскому лесу? Съездить на выходные в Версаль? А после очередного семинара махнуть на Эйфелеву башню или еще куда-нибудь? Слов нет…
Она тихонько вздохнула, стараясь подавить в себе отголоски зависти, и не сразу поняла, что Оливия продолжает ей что-то рассказывать о родственнике Патрисии. С ее слов выходило, что Алекс едва ли не единственный наследник особняка своего французского дяди, который весьма удачно одинок и не имеет родных, кроме Гарднеров.
– Так что Алекс Гарднер – весьма завидная партия во всех отношениях, – назидательно заключила Оливия и тут же по лицу дочери поняла, что перегнула палку в своих намеках: минуту назад Кристина улыбалась, а теперь ее лицо стало абсолютно бесстрастным.
– Да, весьма, – сухо прокомментировала она последнюю эскападу матери. Романтичные картинки, возникшие в ее воображении, растворились как по мановению волшебной палочки.
– Я просто подумала… – начала оправдываться Оливия.
– Мама, – перебила ее Кристина, изо всех сил стараясь быть вежливой и не позволить поднимающемуся раздражению испортить такой приятный день, – я знаю, что ты подумала. Увы, у нас с Алексом другое мнение на этот счет, не совпадающее с вашим. Я имею в виду и вас с папой, и его родителей тоже. Алекс убедил их в том, что они, как и вы, впрочем, ошибаются на наш счет. Мы с ним расстались на вполне дружеской ноте, но это, к сожалению, все, чем я могу тебя порадовать.
– Жаль, – грустно откликнулась Оливия, разглаживая льняную салфетку у себя на колене.
– И мне жаль, но, боюсь, мы с тобой жалеем о разных вещах.
Заметив, как расстроилась мать, Кристина смягчилась и добавила уже намного добрее:
– Мама, ты пойми, Алекс замечательный парень, я с тобой согласна на все сто, но он мне нравится как брат и только. Я надеюсь, он догадается прислать мне открытку… на французском.
Оливия вздохнула и улыбнулась своеобразной шутке дочери, которую, впрочем, явно не поняла до конца.
Кристина, дав понять, что разговор на тему Алекса закончен, отвернулась с легкой досадой. Хоть бы уже заказ принесли, что ли, чтобы был повод переключиться на нейтральную тему.
Совершенно случайно, разглядывая прохожих и дома вокруг, она обратила внимание на салон свадебной моды, чья вывеска украшала здание, расположенное на противоположной стороне улицы, как раз напротив ресторанчика, где они сидели. Все манекены на витрине традиционно изображали невест, а на одном, втиснутом в самый дальний угол, было надето умопомрачительное платье, предназначающееся, очевидно, для подружки невесты. Оно было сшито из однотонного небесно-голубого шелка и по фасону чем-то напоминало одежды древнегреческих красавиц: высокий лиф в мелкую сборку был перехвачен внизу тонкой серебристой ленточкой, а дальше воздушная ткань струилась мягкими складками до самого пола. На плечах все это великолепие удерживалось такими же серебристыми ленточками, как и под грудью.
