На следующий день мы с Родионом поехали смотреть квартиру, которую он уже успел снять для моих родных. Квартира оказалась просторной «трешкой» в новом красивом доме. Я была просто потрясена и, повернувшись к Родиону, первым делом спросила, сколько я должна за нее платить.
— Это не твои проблемы, — уклончиво ответил мужчина.
— Как не мои?
— Хозяин заплатил уже за три года.
— За сколько? — Мне показалось, что я ослышалась. Олег платил за квартиру помесячно, и это держало меня в постоянном напряжении.
Увидев мою растерянность, Родион вручил мне ключи от квартиры и съехидничал:
— Не знаю, чем уж ты так хозяину приглянулась, но три года — тебе в подарок.
— Спасибо, — не веря своим ушам и глазам, поблагодарила я.
— Это ты ему говори, а не мне. Я бы тебе и копейки не дал.
Я не обратила внимания на эту колкость, вспомнив Димкины слова, что разучилась обижаться.
Мы вышли на улицу и сели в машину.
— Ну, и где твое родовое поместье?
Машина мягко тронулась, я назвала адрес. Через час она остановилась у родного крыльца.
— Вот тут я и живу.
— Это шутка?
— Родион, мне совсем не до шуток. Тут я прожила все школьные годы.
— Да это же сарай. В нем даже кур держать страшно. Как он до сих пор не рухнул?
— Не знаю. Мне иногда самой страшно по ночам становилось. Проснусь, лежу, в потолок смотрю и думаю, что он сейчас на меня упадет. Куски штукатурки отваливаются и прямо на голову падают. Щели такие, что собака пролезет.
— Удобств, я так понимаю, здесь нет?
— Правильно понимаешь. Туалет на улице. Холодная вода — в колонке. Эти вечные тазики, замерзшие руки… Как вспомню, так вздрогну.
— Вот Россия-матушка! А я и не думал, что такие дома еще остались.
— Как видишь. Антиквариат, — улыбнулась я и открыла дверцу машины.
Картина, которую я ожидала увидеть, меня не разочаровала. Гулянка шла полным ходом. Дым в комнате стоял коромыслом. Пьяная, растрепанная мать пыталась переорать свору пьяных мужиков. Кажется, назревала драка.
Увидев гостей, мать, шатаясь, направилась ко мне.
— Приехала! Эй, смотрите, Олька моя приехала! — Она перевела красные бессмысленные глаза на Родиона. — А это твой новый хахаль? Что-то больно молодой. Ты же по старикам специи… специализируешься. А у него денег много?
От матери разило таким перегаром, что впору было задохнуться. Она заметно сдала, еще больше постарела, опухла и уже ничем не отличалась от тех женщин, которые каждый день обивают порог винного магазина.
— Прекрати!
Я проделала тот же трюк: схватила клеенку с бутылками и закуской и вынесла все это на ближайшую помойку. Вернувшись к недовольным алкоголикам, я распахнула входную дверь и указала им на выход.
— Теперь все построились в колонну и шагом марш отсюда к чертовой матери!
— Это ты отсюда сейчас шагом марш! — принялась заступаться за своих друзей мать.
Родион не выдержал. Видимо, он вообще не привык вращаться в подобном обществе и, сморщив нос, первым делом выкинул пинком из квартиры маминого дружбана Степана.
— Родя, правильно! Дай ему как следует, ворюге проклятому! А то он в прошлый раз мне нож показывал! — завопила я воодушевленно.
Остальные «синяки» кинулись прочь, как крысы с тонущего корабля.
Родион подошел к матери и брезгливо сказал:
— Давай, матушка, собирайся. Пять минут тебе на сборы. Кодировать тебя поедем!
Но вместо того чтобы одеться, мать стала материть нас на чем свет стоит. Она вопила, чтобы мы убирались и никогда больше здесь не показывались. Родион попытался силой затащить ее в машину, но она запустила в него старым железным утюгом, и он еле успел увернуться.
— Оставляй ее здесь на хрен, — сказал покрасневший Родион. — Ее ни один специалист кодировать не возьмется.
— Почему? — спросила я обессиленно.
— Потому что у человека должно быть сильное желание бросить пить. У твоей матери его нет. Чтобы закодироваться, нужно для начала хотя бы протрезветь. А я смотрю, она вообще не просыха-
ет. А везти ее в таком виде в приличную квартиру нельзя. Она же все из нее пропьет и еще приведет туда своих собутыльников. Оля, это деградировавший и спившийся человек. Ей уже ничто не поможет. Сеструху свою пожалей, забери ее, чтобы она всего этого не видела.
— Мама, ты со мной едешь?
— Нет! — выкрикнула обозленная мать. — Проваливай отсюда и этого бугая забирай!
— Я у тебя Тоню забираю. Мама, ты понимаешь, что совсем одна остаешься?
— Да катись ты к черту! Я не одна. У меня Степан есть. Если ты считаешь, что Тоньке с тобой лучше, то забирай. А то она меня уму-разуму учить начала. Мол, пить нельзя. Я сама знаю, что можно, а что — нельзя. Малолетка!
Я хотела было собрать Тонькины вещи, но Родион схватил меня за рукав и вытащил на улицу.
— Как ты там дышишь? Там же бомжами вокзальными пахнет.
— Это не от мамы. — Я по-прежнему пыталась оправдать мать. — Она всегда чистенькая. Моется постоянно.
— Чем она моется, если у вас даже воды нет?
— Ведра носит с колонки. Это гости так дом провоняли.
— Хорошие гости, ничего не скажешь!
— Родион, я хотела хоть Тонькины вещи собрать. Как же она без вещей-то?
— Да какие могут быть вещи в этом говне?! Поехали отсюда. Где Тонькина школа?
Не успели мы сесть в машину, как на пороге появилась мать и бросилась к нам. Я обрадовалась:
— Родион, она согласилась! Хочет поехать с нами. Решила закодироваться! — Я тут же опустила стекло. — Мамочка, я знала! Я верила, что ты хочешь начать все сначала. Поехали к специалистам.
— Не нужны мне твои специалисты. Дай на бутылку, — слезно начала ныть мать.
— Мама, я же тебе кучу долларов оставила. Где они?
— Доченька, расходов было много.
Родион вновь посмотрел на часы и, достав тысячную купюру, протянул ее матери.
— Иди, пей. Оль, ничего больше не давай. Ей сколько ни дашь, она все равно пропьет.
Мать тут же ловко сунула бумажку в карман и вздохнула:
— Дочка, ты на меня не злись. Мне хорошо в этой жизни, и она мне нравится. Это мой мир, пойми! Не надо меня осуждать. Если захочешь вернуться, то в любое время возвращайся, ведь это и твой дом тоже.
— Мама, я Тоню у тебя забираю, — вновь повторила я, потому что мне казалось, что до матери не доходят мои слова.
Но судьба Тони маму особо не волновала: ей это было, мягко говоря, безразлично, и она бросилась в магазин за бутылкой.
