Аня перевернула подстаканник, чтобы протереть его дно, и с удивлением обнаружила на нем буквы «Апексимов» и цифры «1846» и «98». Неужели 1846 это год изготовления? Тогда что такое 98? Проба? Но Аня только знала 985 для серебра и 585 для золота. Однако до революции драгметаллы могли клеймить по-другому, так что все может быть…
Отставив подстаканник в сторону, Аня распахнула дверцы шкафчика и начала вытаскивать из него все имеющиеся там столовые приборы. Так, ложки, вилки – эти явно копеечные; сахарница, на ней даже цена стоит «3-50»; вот небольшая вазочка из бронзы, наполненная лимонной карамелью, на вид дешевка дешевкой, но на донышке выбит замысловатый иероглиф, не исключено, что вещь дорогая, ее она отставила в сторону… Так, что там еще? О! Какая милая солоночка. Правда, грязная (создавалось впечатление, что ее специально заляпали жиром), но оригинальная: сделана в форме яичка, стоящего на подставке. Аня повертела солонку в руках, приблизила вплотную к глазам и не поверила им, когда прочитала на донышке: «Фаберже». Фаберже! Вот это да! Аня, конечно, не была знатоком антиквариата, но фамилию известного француза слышала не раз…
Аню охватило какое-то лихорадочное волнение. Что ей теперь делать с этим богатством? Пользоваться такими дорогими вещами она не станет из страха их попортить. Может, отчистить и поставить на видное место, пусть люди любуются… Э, нет, люди полюбуются да, чего доброго, и сопрут…
Что же тогда с ними сделать?
«Продать! – неожиданно решила Аня. – А на вырученные деньги купить косметику! Много, много косметики и туфли синие, под платье, только своего размера! А еще занавески и палас. Или на палас не хватит? Или хватит еще и на диван?» Боже, она совсем не ориентировалась в ценах на антиквариат… Впрочем, на диваны тоже. Она знала только, сколько стоят элементарные продукты питания и проезд в метро.
Надо все выяснить! Немедленно! Аня резко сорвалась с места, схватила полиэтиленовую сумку, висящую на ручке двери, сгребла в нее подстаканники, солонку и конфетницу, бросилась было вон из кухни, но затормозила у самого порога. Чего же она делает, хулиганка? Ведь она еще не владеет ни квартирой, ни мебелью, ни чашками-плошками… Все это пока не ее! А она уж распоряжается… Нахалка! Вот отсудят у нее все это добро злющие Элеонорины внуки, что она тогда будет говорить? Простите, извините, но подстаканнички я загнала, не обессудьте…
Аня тяжело опустилась на стул, не зная, что делать. Так бы и просидела до вечера, если бы в дверь не позвонили.
– Кто там? – крикнула Аня через всю квартиру. Она была уверена, что это соседи-алкаши пришли побираться – больше к ней в гости зайти было некому.
– Откройте, милиция, – раздался в ответ грозный голос следователя Стаса, его бас ни с чьим не спутаешь.
Аня побежала открывать. Поколдовав над четырьмя замками, она распахнула дверь. На пороге, как она и предполагала, стоял Стас, усы его, как у мультяшного Бармалея, торчали, брови были нахмурены, а взгляд не предвещал ничего хорошего.
– Можно? – хмуро спросил он и, не дождавшись разрешения, проник в прихожую.
– Входите, – нервно сглотнув, проговорила Аня.
– Въехала уже? А не рановато?
– Мне адвокат сказал, можно…
– Ну раз адвокат сказал, тогда конечно… – Стас озабоченно осмотрелся. – Куда я могу пройти?
– В кухню. Я как раз чай пить собралась, будете?
– Давай, – кивнул он и, не разуваясь, прошлепал в кухню.
– Только у меня одна карамель. Лимонная, – Аня ткнула пальцем в горку конфет, вываленных из вазочки прямо на стол. – Хотите?
– Хочу, – буркнул он, усаживаясь на табурет.
Аня засуетилась у плитки, а Стас, подперев худую щеку кулаком, задумчиво протянул:
– Значит, ты теперь у нас богатая невеста…
– Что? – испуганно пискнула Аня, чуть не выронив из рук заварной чайник.
– Богатая ты теперь, говорю, невеста. С квартирой, с садом…
– И кирпичным сараем, – машинально добавила она.
– Обалдеть!
– Вы издеваетесь надо мной?
– Завидую! Я вот сорок лет на свете живу, пятнадцать в милиции работаю, скольким людям за время службы помог, и хоть бы одна сволочь отблагодарила… Нет, взятки, конечно, предлагают, но чтоб от чистого сердца…
Он замолчал, нервно барабаня пальцами по столу, и это молчание пугало даже больше, чем его издевательские речи.
– Вы пришли меня арестовывать? – сиплым от испуга голосом произнесла Аня.
– Чего? – обалдел он.
– Вы хотите обвинить меня в убийстве… Все думают, что это я…
– Кто все?
– Все, – выдохнула Аня и разрыдалась.
– Вот дурочка! – выругался Стас, доставая из кармана мятый, попахивающий бензином платок и протягивая ей. – Вытрись! Вытрись, говорю, и перестань реветь… Никто тебя не подозревает, ясно?
Аня перестала всхлипывать, утерла нос платком, подняла на Стаса влажные глаза и кивнула.
– То-то, – проворчал он. – А то разревелась… У тебя ж алиби, соображать надо…
– А, может, вы думаете, что я того… наняла кого-нибудь…
– Наняла! – передразнил он. – Да кого ты наймешь. У тебя ни денег, ни знакомых, проверили уже…
– А зачем же вы пришли?
– Так просто. Проведать.
– М-м-м, – удивленно промычала Аня, прозвучало это не очень красиво, поэтому она решила больше не мычать, а завести светский разговор. – И как следствие, продвигается?
– Хреново продвигается… – Он недовольно пошевелил усами. – Улик нет, свидетелей тоже, а подозреваемые та-а-а-акие люди, что к ним на драной козе не подъедешь… Это ж надо! Семейка подобралась! Мафик, депутатша, поп-звезда и олигархова подстилка… И как с ними разговаривать?
– То есть подозреваемых четверо?
– Пятеро. Есть еще братец, Сергей Георгиевич Отрадов, темная лошадка, мать его… Ты его, наверное, видела. Старикашечка такой в заношенном полуперденчике, неимущий пенсионер, ядрена вошь… А у самого в Светлогорске (это под Калининградом) вилла, в столице у него бизнес, капиталы за границей, а налоги не платит ни тут, ни там… Как выяснилось, большой зуб на сестренку имел, но предъявляет железное алиби на момент убийства, только, сдается мне, крутит он что-то… – Стас поерзал на табурете. – Я вот ведь чего пришел… Ты всех их видела, так?
– Дочь не видела, она ни на похороны, ни на оглашение завещания не приходила…
– Понятное дело… Елене Бергман рисоваться ни к чему. В ее официальной биографии говорится, что родители ее давным-давно умерли, а теперь, вишь, что оказывается… Бросила старуху-мать… Не помогала, не навещала… Да…
– И о чем вы хотели меня спросить?
– Мне вот что интересно… – Он нервно облизнул свои тонкие губы. – Это не для протокола, а так, между нами, девочками… На твой взгляд, кто из них мог Элеонору Георгиевну убить?
