– Она рассмеялась, – смущенно хмыкнув, ответила Ева. – Да, рассмеялась. И обозвала меня дурой. А еще добавила, что мне надо учиться терпению, иначе я пропаду.
– Что она имела в виду?
– Я задала ей тот же вопрос, и она ответила, что, потерпи я пару-тройку годков, мне бы достались несметные богатства клана Шаховских, так как после ее смерти именно я должна была их унаследовать. А коль я нетерпеливая дура, то шиш мне, а не богатства! Так и сказала «шиш» и еще кукиш под нос сунула, старая ведьма! – Ева устремила хмурый взгляд себе под ноги. – Я подняла ее на смех, стала орать, что она врушка и никаких сокровищ давным-давно нет, на что она спокойно ответила: «Есть, но ты их хрен найдешь!» Пусть, говорит, лучше сгинут, чем достанутся такой змее, как ты.
– И вы ей поверили?
– Сначала да, но потом… – Она поддела валяющуюся под ногами ветку. – Потом засомневалась… Когда она от меня съезжала, я проверила все ее вещи, в них не было не единой ценности: так, пустячки типа кухонной утвари, книг, барахлишка. Потом я обшарила все три комнаты, пытаясь отыскать тайник, но, кроме кип фотографий под кроватью и связки писем в обувной коробке, ничего не нашла. После чего я уверилась в том, что никаких сокровищ не существует, ведь в последние годы бабка практически не выходила из дома, только в магазин и ломбард, а значит, не могла их спрятать вне квартиры… Я уверилась и успокоилась.
– И что же заставило вас разувериться?
– Бабкин звонок… Она позвонила мне за три дня до своей смерти. Сухо со мной поздоровалась и сообщила, что скоро умрет. Да, да, не удивляйтесь, так и сказала: «Я чувствую, что смерть близка»… А потом добавила, что если это я замыслила ее убить, то зря стараюсь, потому что сокровищ мне все равно не найти – она надежно их спрятала… Вот тогда я и поверила, что они реально существуют.
– И где же они спрятаны?
– В ее квартире, скорее всего.
– Вы же говорили, что она съезжала от вас налегке, – с иронией заметил Петр.
– Она могла передать их своей заклятой подружке Голицыной, та их до поры припрятала, а потом…
– Быть может, они и теперь у Лизаветы Петровны? – со смутным беспокойством спросил Петр.
– Вряд ли… Вете она не очень доверяла, поэтому я сомневаюсь, что бабка сделала Голицыну пожизненным сторожем своих сокровищ, скорее курьером… А впрочем… – Евины глаза алчно сверкнули. – Впрочем, все может быть… Хм… А не наведаться ли мне к достопочтенной Елизавете Петровне в гости, а, Петр?
Петр очень внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, играет она или на самом деле не знает, что достопочтенная Елизавета Петровна уже несколько часов как мертва. Осмотр результатов не дал: на безупречно красивом лице Евы не отражалось ничего, даже алчный огонек в глазах погас, уступив место спокойному голубому мерцанию.
– Наведайтесь, – проговорил, наконец, Петр. – Думаю, узнаете много интересного…
– Считаете, сокровища у Голицыной? – встрепенулась Ева.
– Считаю, что их не существует…
– Они существуют, – уверенно сказала она.
– Ева, попытайтесь мыслить логически…
– При чем тут логика?
– При том, что если бы Элеонора Георгиевна владела сокровищами, она завещала бы их, как остальное свое имущество, Анне Железновой, это гораздо проще, наконец безопаснее… Логично?
– Логично, но не умно. В этом случае наследнице пришлось бы заплатить налог государству.
– И что?
Ева неожиданно рассмеялась и игриво стукнула Петра узкой ладошкой по плечу.
– Какой вы, право, наивный. Кому ж охота отстегивать государству кровные денежки?
Петр не нашелся, что ей возразить, и промолчал, а Ева тем временем продолжала:
– Тут еще надо знать бабку. Она ненавидела наше государство. Россию, родину свою, любила, а Советское государство – нет. Даже когда СССР развалился, она продолжала ненавидеть СНГ. Она любила говорить: «Пока не сдохнет последний коммуняка, для меня Российского государства не существует…» – Ева усмехнулась. – Бабка была непримиримой антисоветчицей! Идейной контрреволюционеркой и мелкой вредительницей…
– Как так?
– Ни дня не работала, чтобы государство на ней не наживалось, при этом пользовалась всевозможными льготами, то как вдова генерала, то как наша опекунша, и считала это мелкой пакостью ненавистным коммунякам.
– Элеонора Георгиевна была оригинальным человеком, – с улыбкой заметил Петр.
– Это точно, – подтвердила Ева. – Например, она обожала всякие тайны. Шарады, загадки, головоломки. Но не журнальные, а жизненные. И это вторая причина, по которой она не завещала драгоценности Анне Железновой.
– Не понял…
– Вам известно, что бабкина мать, графиня Шаховская, уберегла от красных фамильное добро?
– Эдуард Петрович что-то рассказывал, – все еще не понимая, к чему она клонит, сказал Петр.
– Она спрятала мешок с драгоценностями в фамильном склепе, когда семья Анненковых, к коей она, собственно, принадлежала от рождения, пыталась покинуть Москву.
– Не покинула почему?
– Родители прабабки моей, Ксении, погибли, не успев выехать за пределы Подмосковья. Их убили пьяные красноармейцы. Мать Элеоноры чудом осталась жива. Причем смогла не только спастись, но и уберечь фамильное добро. Как я вам сказала, зарыла его в склепе. О местонахождении этого клада она указала в малюсенькой записке, которую сунула в медальон на груди своей дочери перед тем, как умереть…
– Вашу прабабку тоже убили пьяные красноармейцы?
– Нет. Она умерла много позже от болезни. После родов, а родила она в середине двадцатых годов. Но когда Ксения почувствовала, что близок ее час, то написала письмо дочери и засунула его в потайное отделение медальона на цепочке.
– А не легче было сообщить о сокровищах мужу и отцу Элеоноры?
– Конечно, нет. Георгий Шаховской был идейным коммунистом. Он сдал бы драгоценности в фонд партии. Поэтому Ксения ни словом не обмолвилась ему о том, что припрятала кое-что. Она несколько лет скрывала ото всех информацию о кладе. И сама не пыталась его отрыть. Для дочери берегла.
– И та все же нашла фамильные сокровища?
– Представьте себе. Несмотря на то, что записка была обнаружена очень поздно, когда бабке Элеоноре уже перевалило за двадцать. И вопреки тому, что в склеп регулярно наведывались мародеры. Сокровища уцелели – княжна Шаховская зарыла их под гробом деда так глубоко, что даже стервятники-грабители не докопались.
– К чему вы клоните, не понимаю?
– Я клоню к тому, что бабка рассказывала эту историю с сокровищами тысячу раз, неизменно пуская слезу на последней фразе, а заканчивала она свое повествование одним и тем же постскриптумом: «Я бы поступила точно так же…»
