Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился на украшение.
– Это османский браслет, – нервно проговорил он. – Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнему не понимаю…
– Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я не понимаю», я все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь на мой вопрос… Всего на один. Лады?
Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наигранной растерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу, многозначительно хмыкнул и заговорил:
– Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свой дамасский кинжал, тот самый, из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии. Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи о том, что мой ножичек всего лишь копия легендарного. Старинная, искусная, но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот. Ты предлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе, и спустя три дня его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Я правильно излагаю? – Шац кивнул, Эдик продолжил: – Я был крайне рассержен, но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, как оказалось) обязательно всплывет и мы вернем ее, а чтобы компенсировать мою потерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты оказался прав – кинжал всплыл! Им убили мою мать…
Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытер рукавом затертого пиджака мокрые щеки, шмыгнул носом, опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.
– Когда я узнал, что мою мать убили моим кинжалом, я сделал два вывода. Первый: пулю про копию пустили не случайно, кому-то нужно было, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего дома не представлялось никакой возможности. И второй: украли его для того, чтобы совершить им убийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Мать моя, кинжал мой, все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал я покупал нелегально, то есть документального подтверждения факту владения им нет. Конечно, есть еще антиквар, поспособствовавший приобретению, но он после убедительной просьбы, – Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазом Шаца, – решил сей факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался! Перемудрил! На этом я до поры успокоился…
Услышав последние слова, Шац вздрогнул всем тщедушным телом.
– Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…
– Я был уверен, что ты не имеешь к пропаже кинжала никакого отношения. Я знаю, какой ты трус, и считал, что против меня ты не попрешь… Даже когда ты болтнул лишнего ментовскому майоришке, я не заподозрил тебя в соучастии…
– Я никогда… никогда бы не посмел…
– Вот и я так думал, – радостно сообщил Вульф. – До сегодняшнего дня. Но сегодня мне сорока на хвосте одну новость принесла… Говорят, ты активно ищешь покупателей на старинные украшения: сережечки, кольешки, браслетики… Откуда дровишки?
– Появился новый к-к-клиент… – стуча зубами, проговорил Шац. – Из провинции…
– А еще есть сведения, что ты на историческую родину намылился… Правильно, конечно, там я тебя достал бы не так скоро…
– Наговорили, наговорили на меня! Не собираюсь я, богом клянусь…
– Все проверено, милый друг, ты не просто собираешься, а сидишь на чемоданах! И драгоценности мне до боли знакомы – Чевчевадзе очень хорошо колье описал… Фамильное колье князей Шаховских…
– Нет, нет… – бормотал Шац, как в бреду.
– Раскусил я тебя, Абрашка, – жестко процедил Эдуард. – В тебе жадность сильнее страха. Тот, кто подговорил тебя мой ножичек притырить, пообещал продавать сокровища моей матери через тебя. Сколько ты, иуда, процентов выторговал? Десять или двадцать?
– Эдуард Петрович, миленький, сжальтесь… – в голос зарыдал Шац, глотая слезы. – Запугали меня… Заставили…
– Сказок мне рассказывать не надо, соплями брызгать тоже…
– Не убивайте! – выкрикнул антиквар, сползая со стула на пол.
– Я ж тебе говорил, что не убью, чего развопился? Но ответить за поступок придется… Ломбардик этот на меня перепишешь. Сейчас же адвокатов вызовем, все оформим…
– Да, да… Хорошо…
– А завтра чтобы духу твоего в моем городе не было…
– Завтра? Но как я смогу…
– Если в десять утра мои ребята застанут тебя здесь или на квартире, пеняй на себя. Фонарем под глазом и треснутым ребрышком не отделаешься… Две пули, как минимум: в сердце и в голову. Может, и больше: они у меня любят сначала яйца отстреливать…
Эдуард Петрович поднялся с кресла, подошел к скрючившемуся на полу Шацу, взял его за шиворот, без усилий поднял, швырнул на диван. Потом склонился над ним и сказал только одно слово:
– Имя.
Антиквар поднял на Вульфа полубезумные глаза и прошептал не только имя, но и фамилию.
И Эдуард Петрович все понял.
Теперь он знал, кто убил его мать.
Аня
Перешагнув через повалившийся столб, Аня ступила на территорию кооператива «Усадьба». Вернее, сначала провалилась по колено в снег, а потом, когда ботинок коснулся земли, ступила. С трудом передвигая ноги, побрела к торчащей из сугроба будке. Хотелось верить, что это именно та, о которой писала баба Лина.
Добравшись до конуры, Аня разгребла снег у ее бока, подсунула лопату под дно, потянула вверх… Будка поддалась, но с трудом. Не примерзла, что хорошо, но тяжелая, что, безусловно, плохо. Значит, сначала надо расчистить снег вокруг, смести его с крыши, а уж потом пытаться будку двигать. Взяв лопатку двумя руками, Аня стала расшвыривать снег.
Спустя пятнадцать минут собачий домик был сдвинут – показался квадрат мокрой земли. Примерившись, Аня вонзила лопату в самый его центр.
Копать оказалось сложнее, чем она предполагала. Земля была мерзлая, лопатка маленькая, ко всему прочему сил у Ани осталось совсем немного. Проковырявшись больше получаса, горе-копательница не углубилась больше чем на тридцать сантиметров. Такими темпами она закончит только к утру!
Стало темнеть. Аня зажгла фонарь. В его тусклом свете разглядела на своих ладонях мозоли, но вид страшных волдырей ее не остановил – раз надо вырыть собаку для собственного блага, значит, выроем!
Когда «Усадьба» погрузилась в темноту, Аня добралась до своей цели. На метровой глубине в земле покоился довольно крупный полиэтиленовый сверток. Аня опасливо ткнула его черенком лопаты. На собачий труп вроде не похоже, а на что похоже, неясно…
Покряхтывая, Аня вытащила его из ямы.
Развернула полиэтилен. Под ним был холщовый мешок, под мешком бумага. Сорвав ее, Аня чуть не закричала. На снегу сидела собака! Толстая коричневая псина породы бульдог. Ее лобастая голова была повернута на бок, будто она примеривается, за какое место лучше Аню укусить.
