– Ничегошеньки не помню, – вздохнула она. – Как сюда попала, как жила эти годы… Ничего!
– Это не страшно, – мягко проговорил Энгельс и погладил ее по руке. – Главное, что сейчас ты в порядке… – Он обратился к Верещагину. – Ее ведь теперь можно выписать?
Доктор отрицательно покачал головой.
Славин не стал спрашивать – почему. Понял, что мать будут еще некоторое время наблюдать, и если ее состояние останется стабильным, выпишут.
– Сынок, а это что такое у тебя? – мать указала на руку Энгельса.
Он покрутил ею, посмотрел, решил, что заинтересовать мать могла только запонка в манжете рубашки. Он обожал подобные аксессуары. Носил их да еще часы. Больше ничего: ни цепочек, ни колец.
– Тебе понравилась моя запонка?
Матушка замотала головой.
– Вот тут! Это? Вот! – И ткнула пальцем в тыльную сторону ладони сына.
– Тут нет ничего…
– А тут? Тоже? – Ее палец переместился на вторую руку. Причем в районе локтя.
– Да что там, мама?
– Кро-овь! – страшно закричала она. – У моего сына руки по локоть в крови…
Энгельс в ужасе смотрел на мать. Еще минуту назад она была нормальна, и вдруг…
Опять монстр!
Верещагин вытолкал Энгельса за дверь, крикнул Федора, затем бросился к пациентке.
Спустя пару минут доктор вышел из палаты.
– Как она? – спросил Энгельс.
Борис отмахнулся.
– Но почему так случилось? Ведь она была нормальной…
– Да не была. Вам казалась. Почти у всех моих пациентов нет-нет да и случаются периоды просветления. И вот что я вам скажу. Даже не надейтесь на то, что ваша матушка сможет покинуть больницу.
Энгельс кивнул. Он сам это понимал. Просто, когда мама вдруг начала вести себя как нормальная, его мозг затуманила надежда.
– Что ж… – вздохнул он печально. Настроение, такое замечательное после встречи с Ниной, испортилось настолько, что хотелось убежать от всех и побыть одному. – Поеду я, пожалуй.
– До свидания, Энгельс. Как соберетесь к нам, звоните.
– А потом, когда вы уйдете на пенсию?.. Я смогу звонить вам?
– Давайте не будем сейчас об этом. Пока-то я здесь! – сказал Верещагин.
Он протянул Славину руку. Энгельс крепко ее пожал. А когда, попрощавшись с Верещагиным, направился к выходу, посмотрел на тыльную сторону кисти правой руки и подумал: «Как она узнала, что на них кровь?» Затем отбросил эти мысли и засунул руки в карманы.
Глава 7
Нина зашла в знакомый подъезд, нашла нужную квартиру, нажала на кнопку звонка. Открыли не сразу. Пришлось подождать минуты полторы. Дверь распахнулась, и Нина увидела девушку лет семнадцати.
– Здравствуйте, – сказала она визитерше. – Чем могу помочь?
– Добрый день. Мне нужна Ванда. Могу я с ней поговорить?
– К сожалению, ее нет.
– А когда она будет?
– Не могу сказать. А зачем она вам?
– Хотела поговорить…
– Ванда принимает только по предварительной записи.
– Я знаю, была у нее на сеансе. Потому и пришла.
– Вас не устроила работа Ванды? Хотите предъявить претензии?
– Нет, ни в коем случае. Я просто хочу поговорить. И попросить совета… – Нина устало привалилась к стене. – Я не знаю, к кому еще обратиться…
Девушка обернулась и бросила взгляд в глубину квартиры. Послышались шаги. В поле Нининого зрения попала Ванда.
– Здравствуй, девонька, – проговорила она. – Знала, что придешь… И боялась.
– Почему?
– Заходи, поговорим…
Девушка, стоявшая в дверях, посторонилась. Она была похожа на Ванду, и Нина решила, что это ее дочь.
Колдунья провела гостью в комнату, где проводила обряд, усадила в кресло. По стенам по-прежнему были развешаны иконы, на столах и полках стояли церковные свечи, но дневной свет, заливающий помещение, преображал его, делал уютнее и обыденнее, что ли. На чертоги белой колдуньи комната совершенно точно не походила. Да и сама Ванда показалась Нине не такой колоритной, как при первой встрече.
– Что со мной не так? – спросила Нина, едва опустившись в кресло.
– Даже не знаю, как сказать, – вздохнула Ванда.
– Скажите как есть…
– Ты мать свою знала? Бабушку? Прабабку?
– Всех. Но прабабку не помню, маленькой была, когда она умерла. А что?
– Чем занимались твои прародительницы?
– Мама в детском саду работала воспитателем. Бабушка в деревне провела всю жизнь, хозяйство имела, скотину, тем и жила…
– Ты ее хорошо знала?
– Да. Каждое лето у нее. И в зимние каникулы меня мама отправляла в бабке.
– И как к ней относились соседи?
– Вроде нормально.
– Дружила она с кем?
– Не припомню… – растерянно протянула Нина. – А к чему эти вопросы?
– Не боялись ее люди?
– Нет… – Затем уже не так решительно сказала: – Не знаю. Вроде нет. Хотя… – Нина надолго задумалась. – Настороженность какая-то чувствовалась. Деревенские были с бабушкой вежливы, приветливы, но держались на расстоянии, как будто не знали, чего от нее ждать. Не доверяли, что ли?
– Или боялись.
– Да чего ее бояться? Старая больная женщина. Она неудачно упала в шестьдесят лет, позвоночник повредила и ногу. Стала горбатенькой и хромой. Бабушка, даже если б и захотела, ничего плохого никому сделать не смогла бы. Она бы и с ребенком не справилась…
– Таким, как твоя бабушка, физическая сила не нужна.
– Каким таким?
– Наделенным даром, – со значением проговорила Ванда. – Он и в тебе есть.
– Я не очень хорошо понимаю… – начала Нина, но ей не дали договорить:
– Бабка твоя ведьмой была.
Водянова нервно рассмеялась. Что за чушь?
– Не веришь? – спросила Ванда.
– Честно признаться, нет. Я вообще не верю в ведьм.
– Странно слышать это от человека, обращавшегося к колдунье для снятия венца безбрачия.
– Это на меня какое-то помутнение нашло…
Но Ванда не дала ей договорить. Жестом заставила замолчать. И продолжила:
– Ты, девонька, не сомневайся в словах моих. Я дар наследственный вижу.
– Да нет у меня никакого дара.
– Просто ты его принимать не хочешь. Твоя мать, судя по всему, тоже, раз воспитала тебя такой атеисткой и материалисткой. Но есть он в вас. Неужели ты не замечала его никогда? Вещие сны тебе не снились? Не посещало предчувствие скорой беды? А мысли нехорошие не материализовывались в скором времени? Не выходило так, что ты человеку зла пожелала, а потом узнаешь: он заболел или того хуже – умер?
