— Сомнений нет, — проговорил своему спутнику профессор, — это комета. Жаль, что мы не захватили с собой трубу.
Когда они оба через четверть часа присоединились к остальному обществу, то нашли его весьма оживленным. Фаренгейт, позабыв о своей мести, прилежно занимался разведением костра, а Гонтран помогал невесте готовить ужин.
— Ну, что? — обратился к пришедшим американец.
— Комета!
— Какая же, папочка? Как она называется? — спросила отца Елена.
— Право, не знаю, — отвечал тот, пожимая плечами.
— Как, ты не знаешь? Я думала…
— Ты думала глупости, дочка. В мировом пространстве находится бесчисленная масса небесных странниц, которые зовутся кометами, и лишь весьма немногие из них названы астрономами.
Далее разговор о комете не продолжался, так как гораздо более важный предмет — приготовление ужина — занял внимание всех. Елена с самой блестящей стороны выказала свои кулинарные способности, и ужин вышел на славу. Отдав должную честь охотничьим трофеям Фаренгейта, все с сигарами в зубах расположились вокруг костра и принялись обсуждать план предстоящих исследований Меркурия.
— Папочка, что это такое? — вдруг испуганно спросила молодая девушка, указывая рукой на небосклон, уже окутанный ночным мраком.
Все обернулись по указанному направлению и вскрикнули от изумления: комета, о которой все забыли и думать, медленно всплывала из-за верхушек леса. Но это уже не была та робкая звездочка, которую едва разглядели зоркие глаза Фаренгейта, теперь это был величественный метеор, ярко сиявший кровавым блеском. Путешественники ясно могли различить ее голову, окруженную красноватым сиянием, и длинный, извилистый, огненный хвост.
— Скорее трубу! — закричал Михаил Васильевич.
Гонтран мигом сбегал в шар, достал оттуда инструмент и принес профессору.
— А знаете что, Михаил Васильевич, — сказал ученому Сломка, наблюдавший комету простым глазом. — Мне кажется, она идет прямо на нас!
— Да, по-видимому, она должна пересечь орбиту Меркурия.
— Стало быть, она столкнется с нами? — спросил Фаренгейт.
— Может быть. Очень вероятно.
— А это опасно? Мы не погибнем при столкновении?
Михаил Васильевич недовольно пожал плечами.
— Не знаю, — отрывисто отвечал он.
Почти всю ночь, не смыкая глаз, путешественники следили за кометой, с невольным страхом наблюдая, как она растет, как вытягивается ее огненный хвост, скоро занявший собой полнебосклона.
Наконец, усталость взяла свое, и один за другим все улеглись спать. Только один профессор твердо решился бодрствовать до конца. Приставив глаз к окуляру подзорной трубы, он углубился в созерцание величественного метеора, как вдруг почувствовал, что голова его кружится. Он хотел встать с камня, служившего ему креслом, но отяжелевшие ноги отказались ему служить. Еще мгновение, и старый ученый без чувств упал на землю.
Глава XX
МЕРКУРИАНСКИЙ ОСТРОВ
— Черт побери!.. Вот так штука!..
Таковы были первые слова Гонтрана Фламмариона, когда он, проснувшись, взглянул на своих, еще спавших спутников. Все они, не исключая и Елены, были черны, как негры или трубочисты.
— Что за чудо? Уж не обманывают ли меня глаза?
Гонтран хотел протереть глаза, но заметил, и у него руки словно в чернилах.
— Вячеслав, Вячеслав, — бросился он будить своего приятеля.
— Ну, что еще? — спросил тот недовольным голосом, не открывая глаз и готовый перевернуться на другой бок.
— Посмотри, пожалуйста, что тут случилось.
Инженер, ворча, поднялся, но едва взглянул на лицо Гонтрана, как громко расхохотался.
— Ха-ха-ха! Что это тебе, чудак, пришло в голову так вымазаться?
— А взгляни-ка на прочих!
Сломка кинул взгляд на спавшего около своей трубы профессора, и его веселость удвоилась: седой, как лунь, ученый в одну ночь превратился в самого жгучего брюнета.
— Да не смейся, брат, и сам не лучше других, — с досадой прервал его Фламмарион, поднося к носу инженера карманное зеркальце, в котором отразилась черная, как сапог, физиономия.
— Ах, черт возьми, и в самом деле — пробормотал Сломка.
— Что такое случилось ночью, объясни, пожалуйста! — приставал к нему Гонтран.
— Постой, сначала умоемся, а потом уж будем думать.
Инженер направился к ручью, но увы, — последний из прозрачного ключа превратился в чернильный поток. В то же время Сломка заметил, что вся почва кругом покрыта слоем какого-то тончайшего черного порошка.
— По-видимому, уголь, — решил он, взяв горсть черной пыли. — Откуда же он взялся?
— Что это такое? — раздался обращенный к приятелям голос проснувшейся Елены. — Что это со мной?
Молодая девушка недоумевающе смотрела на свои нежные руки, теперь совершенно черные.
Фламмарион подбежал к ней и в нескольких словах рассказал о событиях ночи.
— Как же быть? Надо достать чистой воды, чтобы умыться, — проговорила Елена.
Эти слова поставили Гонтрана в тупик: где взять чистой воды, когда все крутом покрыто угольной пылью? К счастью, Сломка скоро решил эту проблему. Сбегав в шар, он достал там кусок сукна и устроил нехитрый фильтр. Скоро белая кожа молодой девушки приняла свой обычный вид, а вслед затем умылись и оба друга. Потом той же операции подверг себя старый ученый. Оставался один Фаренгейт, продолжавший спать богатырским сном.
Зато, когда американец проснулся и увидел себя в саже, его негодованию не было границ: он решил, что над ним зло подшутил кто-нибудь из его спутников, и старому ученому пришлось потратить немало усилия, чтобы разубедить разъяренного гражданина Соединенных Штатов.
Уломав кое-как Фаренгейта, все стали рассуждать, чему они обязаны ночным превращением. Но ни одно предположение не выдерживало критики.
— Господи! — прервал, наконец, бесплодные догадки американец. — Как бы там ни было, а все-таки, по-моему, не мешает сначала позавтракать. Пойду в лес: авось охота будет удачна по-вчерашнему.
С этими словами Фаренгейт вскинул на спину ружье и удалился, предоставив своим спутникам ломать головы над причиной странного явления.
— А знаете что, — вдруг заявил Михаил Васильевич среди разговора, завязавшегося после ухода американца, — я чувствую, что мне дышится как-то особенно. Вы не замечаете за собой ничего?
— И мне кажется тоже, — подтвердил Гонтран.
— И мне… — поддержал Сломка. — Как будто в атмосфере прибавилось кислорода, — добавил он.
Как раз Гонтран готовился закурить сигару. Но едва он чиркнул спичкой, как последняя с треском вспыхнула ярким огнем; загорелась и сигара, вместо того, чтобы медленно тлеть. Предположение Сломки оказывалось, таким образом, вполне справедливым.
