— Ну, — проговорил он, наконец, пожимая плечами, — пусть будет, что будет! Отвратить катастрофу все равно не в наших силах! Будем ждать ночи, когда Солнце скроется и таяние прекратится. А тем временем, авось, нас и принесет к какому-нибудь берегу.
Медленно протянулся этот день. Один Сломка имел настолько духу, чтобы, как ни в чем не бывало, заниматься своими бесконечными вычислениями. Остальные угрюмо следили, как разрушается мало-помалу их последнее убежище.
Наконец, после томительных часов тоскливого ожидания, дневное светило стало тонуть в далекой глади океана. По вычислениям инженера выходило, что остров подвинулся за сутки к юго-западу на пятьдесят миль; но зато окружность его уменьшилась в ужасающей пропорции: к ночи она равнялась не более 200 шагам.
На следующий день, с восходом солнца, всех разбудил радостный крик поднявшегося первым Гонтрана.
— Берег! Берег!
И действительно, на далеком западе чуть заметно виднелась полоска отдаленного берега.
— Да, это берег! — согласился инженер.
— Мы спасены! — громко закричал Фаренгейт.
— Погодите еще радоваться, — остановил его профессор. — Нас отделяют от берега, по крайней мере, сорок километров, а кто знает, в состоянии ли наша льдина пройти такое расстояние? Солнце сейчас опять начнет разрушать ее.
И на самом деле, по мере того как берег — это был континент Секки — становился яснее, ледяная гора таяла в поверхности и с краев. К полудню почти весь слой почвы сполз в море, и путешественники едва держались на скользкой ледяной поверхности, а между тем расстояние, отделявшее льдину от берега, было не менее двадцати километров.
— Придется пуститься вплавь! — заявил Фаренгейт.
— Ни я, ни Елена не в состоянии проплыть и километра, — мрачно отвечал профессор.
— Нельзя ли как-нибудь ускорить ход этой проклятой льдины? — предложил Гонтран.
— Как же?
— Устроить, например, из нашей верхней одежды парус.
— А где мачта? Где рея? Чем сшить одежду?
— Постойте, — заявил Сломка, — у меня есть маленький план. Но сначала подкрепимся немного.
Инженер раздал своим спутникам остатки питательной жидкости.
— Теперь пора! — заявил Сломка. — Гонтран и вы, сэр Фаренгейт, прыгайте в воду, поплывем вместе, толкая перед собой льдину, а Елена с профессором останутся на суше.
С этими словами инженер бросился в воду, за ним последовал Гонтран, а потом и Фаренгейт. Все трое принялись толкать льдину по направлению к плоскому берегу континента. Секки, видневшемуся теперь не более, как в пяти километрах. Это оказалось, однако, делом далеко нелегким, и пловцы выбились из сил прежде, чем проплыли даже половину указанного расстояния.
— Я не могу больше, — проревел, пыхтя как бык, Фаренгейт, — мои ноги точно налиты свинцом и сами опускаются ко дну!
— Еще одно усилие, сэр Фаренгейт! — обратился к нему Гонтран, трудившийся больше всех — Еще один час.
— Ура! Ура! — перебил его оглушительный рев Фаренгейта. — Здесь мель! Я стою на дне!
Сломка и Гонтран поспешили убедиться в этом. Вздох облегчения вырвался из их груди. Немедленно путешествие на льдине было прекращено. Отправив Фаренгейта вперед, Фламмарион взял на руки молодую девушку и, сопровождаемый профессором и Сломкой, направился к берегу. Через полчаса вся компания, — промокшая и продрогшая, но, тем не менее, довольная — была уже на суше.
Глава XXXIV
ДОЖДЬ ПАДАЮЩИХ ЗВЕЗД
Когда путешественники выбрались на берег континента Секки, уже наступила ночь, и густая тьма покрыла окружающую местность. Ввиду этого было решено, что сначала им следует обсушиться и подкрепить свои силы сном, а уже на следующий день, с восходом солнца, продолжать свой путь по незнакомой стране. По счастью, у Сломки нашлись не отсыревшие спички и трут, набрать же сухого хворосту не составило никакого труда — и, не прошло и пяти минут, как на берегу затрещал веселый костер. Обогревшись и обсушившись, путники улеглись спать, оставив одного смотреть за костром.
Дежурить в течение первой четверти ночи досталось, по жребию, Фаренгейту. С трудом прободрствовав свою очередь, он разбудил Гонтрана, а сам свалился около костра и почти моментально погрузился в глубокий сон. Новый страж, усевшись у огня, принялся, от нечего делать, помешивать пылающие угли, время от времени взглядывая то на утомленное личико невесты, полуосвещенное красноватым пламенем костра, то на окружающий мрак. Благодаря контрасту с ярким блеском огня ночная тьма казалась еще гуще, еще непрогляднее. Ни одного предмета не могли разглядеть в ней слипавшиеся от дремоты глаза Фламмариона, ни одного звука не доносилось до его ушей, только тихий ропот морских волн убаюкивал его своею монотонной песнью.
Вдруг Гонтран вскочил и всмотрелся в окружающую темноту: ему показалось, что вдали, высоко над землею, мелькнула какая-то блестящая точка. Сверкнув на мгновение, она исчезла, но потом снова появилась, по-видимому, приближаясь к месту становища. Не решаясь разбудить своих спутников, Фламмарион стал ждать. Наконец, он услышал в воздухе шум, как бы от быстрых ударов крыльями, и свист падающего тела, тогда молодому человеку стало понятно: в воздухе летел аэроплан. Через несколько мгновений аэроплан снизился неподалеку от костра, и из него вышел никто иной, как Аа.
Узнав его, Гонтран бросился будить инженера.
— Что тебе? — заворчал тот, просыпаясь. Узнав в чем дело, Сломка быстро вскочил и, подошедши к новоприбывшему, дружески поздоровался с ним; затем обитатель Марса и его земной приятель вступили в оживленный разговор, поясняя свои слова красноречивыми жестами.
— Эй! — закричал Сломка. — Вставайте! Гонтран, буди их! Живее в дорогу, в Город Света!
Совместными усилиями оба друга кое-как растолкали спавших, после чего все уселись в аэроплан, на носу которого ярко блистал электрический фонарь, и поднялись в воздух.
— Как он разыскал нас? — спросил Сломку Михаил Васильевич, указывая глазами на Аа.
— Очень просто. Оказывается, каждый шаг наш был известен здешним астрономам.
Весь остаток ночи и весь следующий день продолжалось воздушное путешествие. Наши путники имели возможность изучить всю запутанную систему каналов Марса, этих любопытнейших сооружений, возбуждающих столько интереса в земных астрономах. Наконец, к вечеру аэроплан достиг цели путешествия, и утомленные спутники вновь увидели столицу Марса, астрономы которой встретили их с самым радушным гостеприимством. Для житья Михаилу Васильевичу и его спутникам, как и в первый раз, были отведены помещения в обсерватории.
Здесь путешественники прожили почти целый месяц. Старый ученый принялся за изучение языка обитателей Марса и целые дни проводил то в беседах с крылатыми служителями Урании, то в астрономических наблюдениях. Гонтран ни на шаг не отходил от своей невесты. Сломка бегал по мастерским Города Света, изучая детали машиностроения, достигшего на Марсе поразительных успехов. Один Фаренгейт чувствовал себя скверно: желание возвратиться на Землю превратилось у американца в настоящую тоску, не дававшую ему ни минуты покоя. Но тщетно американец ломал голову, строя разные планы покинуть Марс. Ничего не выходило, и он решился, наконец, снова обратиться к Гонтрану, о компетентности которого в этих вещах он имел самое высокое мнение.
