В тот же момент Себастьян схватил из камина перемазанный сажей совок, вскинул его над головой и оттолкнул Лотту от двери.
В дальнем конце кухни стоял старый, тщедушный высохший Анарх Пик, стоял и придерживал полы своего балахона. Вокруг него, как аура, висела скорбь, скорбь словно делала его еще миниатюрнее, но отнюдь не лишила его сил: он приподнял в приветствии правую руку.
«Они его убили», – подумал Себастьян, и его захлестнула жалость. Конечно же убили, и потому он ничего не говорит.
– Ты его видишь? – прошептала Лотта.
– Да, – кивнул Себастьян и опустил совок.
Значит, видение на крыше у Энн Фишер – оно было не от ЛСД, оно было настоящее.
– Вы можете с нами говорить? – спросил он у Анарха. – Хорошо бы, если б могли.
– Один из Сынов Могущества покинул Рэя Робертса, с которым до того совещался, и сейчас направляется сюда, – прошелестел Анарх, как сухой одинокий осенний лист. – Этот человек их лучший киллер.
Наступило молчание, а затем Лотта, как всегда, стала плакать, сперва тихонько, а потом навзрыд.
– Так что же нам делать, Ваше Могущество? – беспомощно спросил Себастьян.
– Трое Сыновей, приходившие раньше, разместили на вас, мистер Гермес, следящее устройство, которое постоянно информирует их о вашем местоположении, – сказал Анарх. – Его невозможно удалить, оно срослось с вашей кожей.
– А мы–то хотели улететь на Марс, – только и смогла сказать Лотта.
– Еще улетите, – успокоил ее Анарх. – Когда придет Сын, я буду еще здесь. Если смогу. Я очень ослаб. – Анарх повернулся к Себастьяну. – Это так трудно… просто не знаю.
Его лицо исказилось – как от страшной, невыносимой боли.
– Они вас убили, – сказал Себастьян.
– Они ввели мне токсин, органический, почти не выявимый на фоне моего общего болезненного состояния. Но он подействует не сразу, через несколько минут… медленно.
«Ублюдки», – подумал Себастьян.
– Я лежу на кровати, – сказал Анарх. – В темной узкой комнате. В одном из филиалов Библиотеки, я не знаю в каком. Теперь со мной никого нет. Они ввели мне токсин и ушли.
– Смотреть не хотели, – сказал Себастьян.
– Я чувствую ужасную усталость, – сказал Анарх. – Никогда еще не был таким усталым, за всю свою жизнь. Когда я очнулся в гробу и не мог пошевелиться, это меня испугало, но тут много хуже. Ладно, несколько минут, и все закончится.
– Если учесть ваше состояние, вы поступили очень благородно, подумав, что будет с нами.
– Вы меня оживили, – еле слышно сказал Анарх. – Этого я никогда не забуду. И вы много со мной беседовали, и вы, и ваш персонал. Я это тоже помню, мне было очень приятно. И даже ваш торговец, я его тоже помню.
– А не можем ли мы что–нибудь сделать для вас? – спросил Себастьян.
– Продолжайте со мной разговаривать, – сказал Анарх. – Я не хочу засыпать. «Все то, что сейчас живет, умрет потом непременно». – Он на секунду смолк, словно о чем–то думая. А затем сказал: – «Плева за плевою он к душе прирастает, как лепесток к лепестку бутон становится розой. Плева за плевою в конце отгнивает и исчезает, как радужный блеск пузыря, который лопнул»
[37]
.
– Вы еще в это верите? – спросил Себастьян.
Ответа не было. Тщедушный Анарх задрожал и плотнее завернулся в балахон.
– Он ум–мер, – заикаясь, выдавила Лотта.
«Пусть бы нет, – подумал Себастьян. – Ну еще две минуты. Одну минуту».
Анарх заколебался и стал расплываться. И совсем исчез.
– Да, они его убили, – сказал Себастьян.
«Покинул нас, покинул, – подумал он, – и на этот раз не вернется, это полный конец. Это был самый последний раз».
– Он уже не сможет нам помочь, – прошептала Лотта, глядя на Себастьяна расширенными глазами.
– Может, это и не имеет значения, – сказал Себастьян.
«Живые умирают, – подумал он. – Они это должны, в том числе и мы. И он. Даже киллер, который сюда подходит, даже он в конце концов исчезнет – медленно, постепенно, в течение долгих лет, или мгновенно, сразу».
В наружную дверь постучали.
Прихватив по дороге тяжелый совок, Себастьян открыл дверь.
На пороге стоял человек в черном трико и с холодными глазами; он не стал входить, а забросил в гостиную что–то маленькое. Себастьян уронил совок, схватил Сына за шею и втащил его в помещение.
Гостиная взорвалась.
Себастьяна, а вместе с ним и Сына оторвало от пола и швырнуло в дальнюю стену, убийца извивался у него в руках. Всю комнату затянуло дымом. Когда дым немного рассеялся, оба они лежали у разбитой двери. Из спины убийцы торчали крупные щепки. Он уже не шевелился. Умер.
– Лотта, – пробормотал Себастьян, высвобождаясь из–под чужого, неожиданно тяжелого тела; в гостиной разгорался огонь, лизавший стены, поглощавший мебель и занавески. Даже пол и тот горел. – Лотта, – повторил он и начал ее искать.
Она так и была на кухне. Даже ее не трогая, не поднимая с пола, он понял, что она убита. Осколки бомбы буквально изрешетили ее голову и тело. Видимо, смерть наступила сразу.
Огонь трещал все громче, все увереннее; воздух снова стал мутным от дыма. Себастьян поднял тело жены, вынес его из квартиры на площадку. Туда уже повыскакивали люди. Они наперебой галдели и хватали его, но он отталкивал их руки и нес Лотту дальше. Вдруг оказалось, что по лицу его стекают струйки крови. Как слезы. Он не стал вытирать лицо, а прямо направился к лифту. Какой–то сосед или какие–то соседи вызвали ему лифт; он вдруг обнаружил себя в кабине.
– Мы отвезем ее в больницу, – предлагали какие–то голоса, совершенно незнакомые, и все время его дергали чьи–то руки. – Да и вы тоже сильно поранены, взгляните на свое плечо.
Левой рукой – правая его не слушалась – Себастьян нащупал кнопки лифта и нажал верхнюю.
Потом он бродил по крыше, не в силах найти свою машину. Найдя, положил Лотту на заднее сиденье, захлопнул дверцу, немного постоял рядом с машиной, снова открыл дверцу и сел за руль.
А затем машина летела сквозь вечерний сумрак. «Куда?» – удивлялся Себастьян. Он не знал, а просто вел машину дальше. Он летел и летел, небо темнело и темнело. Он буквально ощущал, как и его, и всю землю проглатывает ночь. Ночь, которая продлится вечно.
С фонариком в руке он бродил между деревьями; он видел могильные плиты и увядшие цветы и понимал, что пришел на кладбище, только не знал на какое. Какое–то старое, маленькое. Почему? Из–за Лотты? Он огляделся по сторонам, но машина и Лотта исчезли: он отошел от них слишком далеко. Впрочем, это не имело значения. Себастьян пошел дальше.
