— Что ты мне можешь рассказать о местных исполнителях народных песен?
— А что это такое, мистер уважаемый гость?
Джоан собралась поправить, что она женщина, а не мужчина, но сообразила: скорее всего, устройство запрограммировано только на одну форму обращения. Тогда она твердо заявила:
— В этих краях, которые обычно называются Югом, за полтора столетия появились лучшие во всей стране джазовые музыканты и певцы. Так, например, Буэлл Кэйзи родом из находящегося неподалеку отсюда местечка Гриндерз–Свитч. Баском Ламар Лансдорф, самый великий из этой плеяды, родом из Саут–Турки–Крик, что в Северной Каролине. Дядюшка Дэйв Мэйкон…
— Десять центов.
— Что?
— Если вы собираетесь задавать вопросы или разговаривать со мной продолжительное время, просто опустите ооновскую монету достоинством в десять центов в соответствующую щель, удобно расположенную на уровне вашего лица.
Джоан Хайаси спросила:
— Значит, ты не знаешь ни одного из этих имен, да?
Убогая обшарпанная комната неохотно призналась:
— Нет, не знаю.
— Одна из первых подлинных джазовых пластинок, — сказала Джоан, присаживаясь на продавленную узкую кровать и открывая сумочку, — была выпущена компанией Брансвик в 1927 году. Преподобный Эдвард Клэберн исполнил вещь под названием «Истинная вера». — Она вытащила из сумочки пачку сигарет «Нирвана» с марихуаной и закурила. Сигареты были не самые лучшие, но поскольку их производила компания, с которой она сотрудничала, доставались бесплатно. — Мне известно, — продолжала она, сделав затяжку и на некоторое время задержав дым в легких, — что здесь, в этой захолустной, отрезанной от остального мира дыре до сих пор имеются активные исполнители произведений этого жанра. Я рассчитываю отыскать их и записать на видеопленку для моего телевизионного шоу.
Комната ответила:
— Получается, я имею дело с известной личностью?
— Можно сказать и так. У меня аудитория примерно в двадцать миллионов человек. И Бюро культурного контроля удостоило меня премии за лучшую музыкальную программу года.
— В таком случае, — разумно рассудила комната, — вы вполне в состоянии позволить себе потратить десять центов.
Она скормила ненасытной комнате десять центов.
— Между прочим, — бодро начал номер, явно приободренный денежным вливанием, — как–то раз я и сама сочинила балладу. Обычно я исполняю ее в стиле Дока Боггза. Баллада называется…
— Комнаты в отелях, — заметила Джоан, — даже самых захудалых, не могут иметь расовой принадлежности.
Она могла бы поклясться, что слышала, как говорящая система издала тяжелый вздох. Казалось бы, довольно странно для механизма, но на самом деле все эти машины состарились и износились, а посему и совершали ошибки. Именно поэтому они и начинали казаться страшно человечными. Хайаси раздраженно ткнула кнопку, отключая комнату, и словоохотливая конструкция тут же затихла. Теперь можно обдумать свой следующий шаг.
Теннессийские горы под контролем жестоких и несговорчивых отрядов ниг–партов. Если они не соглашаются иметь дело с бургерами и плантациями, равно как и с ганимедскими оккупационными властями, как же она сумеет найти с ними общий язык? Воспользоваться своим громким именем? Ведь даже слабоумная древняя комната в отеле — скорее всего, постройки 99 года — была готова вписаться в шоу–бизнес. В таком случае резонно предположить, что Перси Х тоже не прочь получить более широкую аудиторию. Бесспорно, любой человек обладает своим эго.
«Жаль только, — подумала Джоан, — что она не может выкраситься в кофейный цвет, выдать себя за нига и на время присоединиться к ним для осуществления своих целей — не в качестве любопытной и, возможно, враждебно настроенной белой визитерши, а в качестве нового добровольца».
Она критически осмотрела себя в потрескавшемся мутноватом зеркале.
К сожалению, японская кровь в ней здорово разбавлена. В результате природа наградила ее жесткими иссиня–черными волосами, такого же цвета глазами и хрупким изящным телом… А больше, практически, и ничем. Возможно, она еще смогла бы сойти за индианку. Среди ниг–партов было некоторое количество индейцев, она слышала об этом. «Но нет, — с горечью подумала она, — нет смысла таким способом сводить счеты с жизнью: я все равно белая. А белая для этих последователей культа Черных Мусульман, есть белая. Нет, придется действовать по обстоятельствам», — решила она.
Она вытащила из сумки обтягивающий, но теплый светло–голубой нейлоновый комбинезон. Довольно сексуальный, но не вызывающий, сшитый по последней моде. Она уже успела понять, какого рода одежду носят женщины в этих Богом забытых местах, но даже ради маскировки не смогла бы заставить себя носить подобные музейные экспонаты. Создавалось впечатление, что мода на одинаковую для мужчин и женщин одежду, воцарившаяся во всем остальном мире еще лет пятьдесят назад, до Теннесси не добралась и по сию пору. Пожалуй, это единственное место на планете, где женская одежда до сих пор отличается от мужской.
Она набрала на аудофоне, болтающемся на стене на трех оставшихся винтах, номер местной службы такси. После этого Джоан уселась, уложив рядом свою записывающую аппаратуру, и стала ждать прибытия такси–ионокрафта.
«Я все еще способен думать, — сказал себе в это утро Пол Риверз. После этого он с тяжелым вздохом перевернулся, чтобы грудь и живот обзавелись таким же загаром, который успела заполучить его многострадальная спина. — Вот лежу я, окруженный безмолвной плотью своих собратьев–людей, сказал он себе с некоторой долей горечи, а мои мысли продолжают крутиться так, будто я по–прежнему читаю балбесам–студентам лекцию в университете. Тело мое здесь, зато мысли… возможно, господа студенты… главной проблемой человека является то, что он никогда не там, где он есть, а всегда там, куда собирается, или там, откуда он родом. Таким образом, когда я в одиночестве, на самом деле я вовсе не один. А когда я с кем–нибудь, на самом деле я вовсе не с ним».
«Как же, — едва ли не с гневом спросил он себя, — мне заставить свой разум заткнуть свой большой энергичный рот?»
Лежа лицом кверху, Пол Риверз не открывал глаз. Солнце было слишком ярким, и он видел лишь ярко–розовую пелену, но даже и она раздражала своей яркостью. Теперь же, отвернувшись, он почувствовал, что может спокойно открыть глаза.
Первое, что предстало его взору, оказалось полузасыпанной песком бутылочкой из–под транквилизатора. Кроме того, воздух был наполнен солоноватым морским запахом, к которому примешивались освежающие нотки запаха гниющих водорослей и тухлой рыбы. Прислушайся: шорох набегающих волн, бесконечное рождение, развитие и смерть, не имеющие никакого смысла. Отдаленные крики и смех предположительно просвещенных и невинных, но на самом деле одурманенных спиртным и наркотиками людей — плоды трудов оккупационных властей. «Ощущай, пока можешь, — велел он себе, — этот здоровый вкус песка на губах, старайся почувствовать, как он хрустит на зубах. Запоминай то, как песчаные блохи скачут по твоей поджаренной спине. Вот это, — сурово сказал он себе, — и есть настоящая жизнь».
