– Конечно, – кивнул Линди. – Или будут скоро живы опять. Вы что, так ничего и не поняли? Если вы думаете, что ваше возвращение что–то там означает, то сильно ошибаетесь, в смысле, у него же нет религиозного значения, теперь всегда так бывает.
– Даже и так, – сказал Анарх, – они будут очень рады. Вы уже с ними связывались? Я могу сказать вам их фамилии.
Он снова закрыл глаза и какое–то время пытался отдышаться.
– Когда вы немного окрепнете, – пообещал доктор Сайн.
– Мы обязаны позволить ему связаться с родными и знакомыми, – заметил отец Файн.
– Само собой, – отмахнулся Себастьян, как от надоедливой мухи. – Это стандартная практика, мы всегда так делаем, и вам ли этого не знать.
Но тут был особый случай. И все они это прекрасно знали, не знал один лишь Анарх. Он тихо ликовал, что вернулся к жизни, и уже думал о своих прежних близких, о тех, кто ему помогал, и о тех, кто искал его помощи. «Радость воссоединения, – подумал Себастьян. – И не в будущей жизни, а прямо здесь. Даже смешно: место встречи душ – витарий «Флакон Гермеса», Большой Лос–Анджелес, Калифорния».
Тем временем отец Файн беседовал с Анархом, двое братьев по сутане, занятые своими вопросами.
– Я насчет эпитафии на вашем надгробном камне, – говорил отец Файн. – Я знаю эту поэму, и она меня интересует своим, наверное, полным отрицанием всего, на чем стоит христианство, – нетленной души, загробной жизни, искупления грехов. Вы сами ее подобрали?
– Нет, это они, – пробормотал Анарх. – Мои друзья. Наверное, потому, что я был склонен согласиться с Лукрецием.
– И эта склонность у вас осталась? – спросил отец Файн. – Теперь, после того, как вы испытали смерть, загробную жизнь и возрождение?
Он напряженно ждал ответа.
– «Если как следует ты это понял, природа свободной / Сразу тебе предстает, лишенной хозяев надменных, / Собственной волею все, без участья богов создающей», – прошептал Анарх. Глядя в потолок, он кивнул сам себе. – Я все еще в это верю. И всегда буду верить.
– Но с другой стороны, – сказал отец Файн, – «иначе как же тогда у самого смерти порога к жизни вернуться скорей и к сознанию было бы можно…»
– «Чем удалиться навек, предначертанной цели достигнув?»
[21]
– закончил Анарх; его голос был почти не слышен. – Не знаю. Мне надо подумать… все слишком быстро.
– Не тревожьте его, – сказал доктор Сайн, – пусть отдохнет.
– Да, – согласился Боб Линди, – оставьте его в покое. И ведь каждый раз, отец, одно и то же. Каждый раз, как мы откапываем новенького, вы надеетесь, что он принесет ответы на ваши богословские вопросы. И ничего они вам не приносят, и никогда не принесут. Все они вроде Себастьяна, если и помнят, то что–то смутное.
– Он – не обычный человек, – возразил отец Файн. – Анарх был крупным религиозным деятелем и весьма значительной личностью. Был и будет.
«А еще он очень дорогая личность, – сказал про себя Себастьян. – Как раз по изложенным причинам. И об этом нельзя забывать, а все эти поэзии–теологии дело десятое. По сравнению с тем, что стоит на кону».
По окончании рабочего дня, уже сидя у себя в квартире, Дуглас Эпплфорд позвонил в Италию, в Рим.
– Соедините, пожалуйста, с синьором Джакометти, – попросил он оператора.
Через несколько секунд на экране появился жгучий брюнет с буйной шевелюрой и пронзительным взглядом, одетый в домашний халат.
– Ну и что у вас там вышло? – спросил Эпплфорд. – С этим самым витарием?
– Послушайте, а вы уверены, что он действительно у них? – спросил Джакометти. – Точно уверены? А то они что–то слишком крутили. Будь он у них действительно в наличии, они назвали бы, наверное, хоть какую–то цену.
– Да есть он у них, есть, – заверил Эпплфорд собеседника; эта дурочка из витария ничего не умела скрывать, он видел ее насквозь. – Они боятся юдитов и сразу испугались, что вы представляете Рэя Робертса, и потому–то толком ничего не сказали. Вы главное не снимайте заявку, дергайте их почаще, и все получится.
– Хорошо, мистер Эпплфорд, – хмуро кивнул Джакометти. – Я понадеюсь на ваше слово. Вы успешно помогали нам в прошлом, мы на вас полагаемся.
– И я вас не подведу. Если поступит новая информация, я тут же ее вам передам, за обычное вознаграждение. Она не говорила, что он уже ожил и они его откопали, а только сказала, что знают, где он похоронен. Может, потому они и виляют – закон запрещает им какие–либо действия, пока он не ожил… Я позвоню ей, – добавил Эпплфорд, – и постараюсь узнать, что там нового. Она ведь из этих, кто ничего не умеет скрывать.
С кислой миной на лице Джакометти повесил трубку.
Едва Эпплфорд положил трубку, как видеофон опять зазвонил. Он ожидал, что это Джакометти, что–то вдруг припомнивший, однако неожиданно увидел на экране лицо своей начальницы, Мэвис Магайр.
– Тут опять вопросы про Рэя Робертса и про этих его юдитов. – Мэвис почти выплюнула эту фразу. – Некая девица, которая представилась как миссис Лотта Гермес, примчалась под закрытие, желая узнать, что у нас есть по Робертсу. Я провела ее в свой кабинет и попросила прислать мне искора. Скоро, наверное, подойдет.
– А вы связывались с Советом искоренителей насчет могилы Анарха Пика? – спросил Эпплфорд.
– Связывалась. У нас нет никакой информации. – В глазах Мэвис блеснуло подозрение. – Эта самая миссис Гермес говорит, что успела сегодня с вами познакомиться. И она узнавала что–то про Анарха.
– Да, – подтвердил Эпплфорд. – Сразу как я побеседовал с вами, пришла она в сопровождении полицейского офицера. Они – витарий ее мужа – узнали, где похоронен Анарх. Так что, если вас это еще интересует, вы почти без труда у нее узнаете.
– Ну я так и чувствовала, что знает! – Мэвис хлопнула ладонью по столу. – Она же буквально боялась касаться темы Анарха – не верила, небось, что сможет держать язык за зубами. А в каком там состоянии работа с Пиковой apologia pro sua vita
[22]
, с этой самой книгой «Бог из ящика»? У вас есть еще машинопись, или вы успели ее передать Совету искоренителей? Через меня она точно не проходила, уж я бы повосхищалась этими тошнотворными пошлостями, которые он вечно метал перед свиньями.
– У меня еще осталось четыре печатных экземпляра, – сказал Эпплфорд, чуть поднапрягши память. – Так что стадии машинописи она еще не достигла. И один из сотрудников говорил мне, что в обращении – вероятно, в каких–то личных библиотеках – есть еще несколько экземпляров.
– Так что до какой–то степени эта книга еще в обращении. И, теоретически, вполне возможно, что кто–то там на нее наткнется.
