Он решил, что существо со звезд нужно держать в заточении – так же, как собирался сделать Гнилой Побег. Однако Побегу пришелец был нужен живым, как артефакт, ускользнувший от Фарданта, как знак торжества и победы, как символ причиненного страдания. Фардант Седьмой преследовал другие цели. Он помнил о корабле, доставившем пришельца и затаившемся где-то у тусклой звезды, что согревала его планету; помнил, что пришелец мог обратиться за помощью, и что ждать ее недолго, если звездный корабль вооружен и несет экипаж. Стратегический модуль подсказывал: реакция будет стремительной! Но если за странником никто не прилетит, он не должен вернуться на корабль и в свой мир, ибо в этом опасность. Он останется здесь, в убежище Фарданта, и не обязательно живым; ткани и органы хранятся в криогенных камерах многие тысячи Оборотов. Неиссякаемый источник для попыток воссоздать разумных тварей!
Затем мысли Фарданта Седьмого направились в другую сторону.
Недостающее звено, сказал Побег… Слова, исторгнутые гневом, но в них была сокрыта истина: гены пришельца необходимы, чтобы планета стала обитаемой, и чтобы он, Фардант, обрел бойцов, способных размышлять и действовать, а также подчиняться его воле. Однако чудилось Фарданту, что смысл сказанного более глубок: пришелец – то, что стоит между ним, бессмертным владыкой, и теми существами, что формируются в биологических чанах. Он создавал их, уничтожал и снова создавал… Девятьсот сорок четыре раза за восемь тысяч Больших Оборотов! Он пытался пройти путем долгой, очень долгой эволюции, но ему чего-то не хватало. Знаний? Опыта? Удачи? Животворной искры в древних клетках? Или переходного звена – того, что явилось в его мир из Пустоты?
Он вытянул ментальный щуп, коснулся разума пришельца и понял, что тот устал – так, как может уставать подвластный времени живой организм. Даже у существ, произведенных им, энергетический обмен был много сложнее, чем у обычных отпрысков, и факторы, влиявшие на жизнедеятельность, с трудом поддавались учету. Что он станет делать? – подумал Фардант, не прерывая телепатического контакта. Как идет процесс восстановления? Что ему нужно для этого – влага, тепло, питательные вещества?
Вдруг Фарданту показалось, что ментальный барьер звездного странника истончается и слабеет, словно он выпадал из окружающего мира. Ощущение росло и крепло, подтверждая, что это существо вновь погружается в свой странный коллапс, ныряет в неподвижность и малую смерть, лишенную действий, чувств и осознания реальности. Особая жизненная фаза, догадался Фардант, время релаксации, когда связь организма с внешней средой минимальна.
Он осторожно проник за барьер и едва ощутимым импульсом направил мысль пришельца в прошлое. Картины, явившиеся ему на этот раз, отличались от мира знойных пустынь и гигантских гор; солнце было теплым и ласковым, растительность – буйной и пышной, и среди древесных крон блистала и переливалась синяя поверхность океана. Пришелец беседовал на непонятном языке с мохнатой тварью, напоминавшей животное, однако способной к членораздельной речи – самый удивительный факт, отмеченный Фардантом. Когда беседа завершилась, пришелец встал, сделал какие-то жесты верхними конечностями, потом направился к морскому берегу и ожидавшему там аппарату. Машина взлетела, звездный странник начал что-то говорить, но слова, как и прежде, остались непонятными, так как язык не был похож на переданный Контактером. Фардант не смог – вернее, не успел – его расшифровать; сеанс был слишком кратким, а обсуждавшиеся проблемы – явно непростыми.
Глава 11. Воспоминания. Осиер
Робот Побега и мертвый Контактер остались позади. Тревельян шел к тоннелю в дальней стене, чувствуя, как напряжение капля за каплей покидает его. В скобе он двигался уверенно и быстро, почти не прилагая физических усилий, и все же ощущал усталость. Ее не мог превозмочь медицинский имплант, вживленный слева под ребрами, так как усталость была не телесной, связанной не с утомленными мышцами, а с потрясением разума и чувств. Конечно, существовали лекарства, способные заглушить ее на время, тормозившие нервные реакции, лишавшие тонкости восприятия и потому применявшиеся редко. Человек мог восстановить душевное равновесие иначе, древними и эффективными способами, к числу которых относились медитация и сон. В них и нуждался Тревельян. Он слишком мало спал; тринадцать минут – недостаточно, чтобы вернулась привычная ясность ума и острота ощущений.
У входа в тоннель Ивар остановился, снял с платформы трафора канистру и выпил воды. Подумал, стянул шлем, плеснул холодную струйку на голову и шею. Отдыхать было нельзя; где-то в переходах и залах подземного лабиринта блуждали, разыскивая его, боевые роботы. Возможно, тварь, поймавшая Контактера, подала сигнал, и в пещеру уже торопится стая сокрушителей… Он вздохнул и повернулся к Мозгу:
– Нас преследуют?
– Никого на грани восприятия, эмиссар.
«Кажется, оторвались», – пришла мысль Советника.
Ивар кивнул.
– Хорошо. Двигаемся дальше. Поищем магистраль, ведущую к старому городу. Надеюсь, там можно будет укрыться и передохнуть.
Они вступили в тоннель. Очевидно, это было такое же старинное сооружение, как дамба и проложенная по ней дорога; поверхность стен и потолка хранила следы землеройных машин, в полу зияли трещины и выбоины, кое-где встречались груды осыпавшихся мелких камней, перемешанных с обломками древних агрегатов. Здесь царили тьма и мертвая тишина. Трафор, снабженный гравиприводом, бесшумно плыл в воздухе, мягкие подошвы скафа не шаркали и не скрипели, и Тревельян не слышал даже собственных шагов. Точно призрак, он двигался вслед за световым пятном прожектора, огибая каменные завалы и кучи мусора. В кучах, видимо, копались, разыскивая и выбирая ценное сырье – Ивар видел лишь бесформенные куски пластика и керамики, но ни одной металлической детали. Останков прежних обитателей планеты тоже не попадалось, ни костей, ни черепов, ни каких-либо предметов, напоминавших украшения или одежду.
Шли быстро, в полном молчании. Командор, казалось, о чем-то размышлял, но лишь невнятный отзвук его мыслей доносился до Тревельяна. Думал ли он о нынешнем их положении или погрузился в прошлое? Какие картины всплывали в памяти предка? Ему было о чем вспомнить; в 2310 году, юным энсином, он высадился на Тхар, а после семьдесят с лишним лет бороздил пространство, водил корабли и десанты, сражался с дроми, бился с хапторами, горел и замерзал, а в промежутках между битвами залечивал раны. Еще не забывал о женщинах и произвел потомство, достойное героя… Да, воспоминаний у него хватало!
Впереди появилось неяркое зарево. Через сотню шагов проход оборвался на полукруглой площадке, сделанной будто бы из голубоватого, слабо светившегося фарфора, покрытого толстым слоем пыли. Подошвы Тревельяна потревожили ее, материал засветился сильнее, а за Иваром протянулась цепочка отливавших бирюзой следов. Площадка висела над пропастью, черным пространством, падавшим вниз на неведомую глубину; в стенах этого огромного колодца зияли темные круглые пасти тоннелей.
Едва Тревельян ступил на голубую поверхность, как в воздухе зажегся яркий луч и откуда-то из-под площадки всплыла конструкция, похожая на широкое тупоносое суденышко с матовым колпаком. Капсула – несомненно, транспортное средство – замерла там, где начинался луч, уходивший в один из тоннелей; средняя часть колпака сдвинулась, и Тревельян разглядел восемь кресел с вогнутыми сиденьями. Он уставился на них во все глаза – то были первые предметы, принадлежавшие вымершей расе и говорившие о внешнем виде исчезнувших существ.
