И печальны и скорбны стали дни мои, ибо нет ни чего горше, чем видеть то, что скрыто от других! Чередой тянулись дни и ночи, и облетала листва, а падал снег, и вновь разливались реки, подчиняясь переменам звездных узоров в небесах, — и неизбежно приходил день, когда видел я бледное пламя над кем-нибудь из сообщинников моих. По утрам говорил я об этом с порога храма твоего, о Лучезарный, и улетала вслед за тем еще одна душа птицей Зен в темные воды Мертвой Реки
Бесконечно одиноким сделался я, о Лучезарный среди сообщинников моих, и закрывали они лица свои и отворачивались, лишь завидев меня, и уходили поспешно, чтобы не слышать меня, и несли мне плоды, и мясо, и рыбу, и сок дерева баллу в храм твой, о Лучезарный, и умоляли меня не выходить больше из храма твоего и не печалить их мрачными предсказаниями, что обязательно сбываются в роковой час...
Уединился я в подземелье под жертвенной чашей, но не было мне покоя. Видел я во мраке образы сообщинников моих, проплывающие медленной чередой, и лилось бледное пламя от дряхлой Тава-Гаа, и узнавал я потом, выйдя на свет, что уже предано огню тело ее и прах развеян над Полем Ушедших; и лилось бледное пламя от Долу-Уна — и никто больше не видел знахаря, поутру ушедшего в заречную чащу за травами
И молчал я, о Лучезарный, никому больше ничего не говорил я о скорбных видениях моих...
Но настал день, о Лучезарный, когда не смог молчать и воззвал с порога храма твоего к сообщи3' никам моим, чтобы услышали они меня и покинул эти края, потому что задумал ты обрушить на мир гнев свой и наказать всех живущих за прегрешения прежних поколений, ибо давно уже сказано: «Отцы ели кислые плоды, а у детей оскомина: грехи отцов — на детях их».
Алекс Батлер невольно вздрогнул, услышав эти слова, а Флоренс продолжала монотонным голосом, делая паузы после каждой фразы:
— Послал ты мне видение, о Лучезарный, и было ужасно это видение. Бушевали в небе яростные огни, огни гнева твоего, о Лучезарный, и огненные камни сыпались вниз, и горело все вокруг, и в пар превращались воды, и глубокие провалы возникали на месте лесов, и сотрясалась земля, и раздвигалась, и низвергались в бездну строения. Ярче лика твоего полыхали те безжалостные карающие огни, и умирало все живое в день, когда решил ты покарать нас, о Лучезарный, и великий твой гнев обращал весь мир в мертвый пепел...
И рыдал я, о Лучезарный, в подземелье храма твоего, и оплакивал близкую и неминуемую гибель мира, и оплакивал ныне живущих под небесами, принимающих кару твою за прегрешения отцов и всех тех, кто жил здесь когда-то — и сто, и тысячу, и десять тысяч циклов тому назад, всех — от начала времен. Копились, множились, нарастали грехи — и Переполнили наконец чашу терпения твоего, о Лучезарный... «Всякому прощению есть предел», как сказано в древние времена...
Но и в праведном гневе ты не утратил милосердия, о Лучезарный! Тяжкое бремя взвалил ты на плечи мои — но и вознаградил меня, и дал возможность спастись и мне, и сообщинникам моим!
Вняли сообщинники мои страшному предсказанию моему, и было горе великое и отчаяние. А потом все мы, от мала до велика, принялись рубить деревья и вязать плоты, чтобы к закату уплыть по реке и Добраться до города великих жрецов Гор-Пта, что стоит на зеленой равнине у моря. Там, в глубинах Древнего Лика, могли обрести мы спасение свое...
Вижу, знаю, о Лучезарный, что смерть соберет обильную жатву, небывалую жатву, и обратятся в прах леса и поля, и запустение будет царить в нашем мире... И придут другие из небесных высот, и будут забирать сокровища, вторгаться в святыни и осквернять гробницы...
Вот, вижу, чужие в глубине, и нет у них веры в тебя, о Лучезарный! И вижу, вижу — вновь возгорается бледное пламя...
Флоренс замолчала, вытерла вспотевший лоб и уронила руку — казалось, этот монолог отнял у нее все силы.
— Дьявол, неужели это про нас?.. — растерянно сказал Свен Торнссон и ожесточенно запустил пальцы в свои светлые локоны. — Нострадамус какой-то марсианский...
— Было сказано: «чужие в глубине», — произнес Алекс Батлер, расстегивая комбинезон у горла, словно ему стало трудно дышать. — Мало ли здесь могло побывать чужих?
Пилот подался к нему, пистолетом выставил перед собой указательный палец:
— Придут другие с небес, заберут сокровища! С небес, Алекс! Разве это не про нас?
— Возможно, другие давным-давно уже пришли и забрали, — возразил ареолог. — Задолго до нас. Возможно, кто-то и поплатился. Вспомни про Око Гора про корабль космический. Потомки уцелевших марсиан, а может быть, и они сами могли наведаться сюда, на свою родину, уже после переселения на Землю, и возможно, в самом деле под пирамидой Хеопса покоятся сокровища, забранные отсюда, из Марсианского сфинкса. А марсиане, несомненно, добрались до Земли — ты узнал библейские строки?
— Я не знаток Библии, — признался Торнссон. Алекс Батлер озабоченно взглянул на Флоренс — она по-прежнему сидела, привалившись к стене, и глаза ее были закрыты.
— Фло, как ты себя чувствуешь?
— Нормально. — Флоренс повела рукой. — Как будто без лифта поднялась на тридцатый этаж. Сейчас отдышусь...
Ареолог перевел взгляд на Свена Торнссона:
— У этого Нострадамуса проскакивают библейские высказывания. «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина...» «День гнева превратит мир в пепел...»
— Не помню, чтобы Фло говорила про виноград, — сказал пилот.
— Она сказала «плоды», а в Библии — «виноград». Суть не меняется. Они переселились на Землю, Свен, сомнений быть не может. Гор-Пта... Пта, так же как и Гор, — один из богов Древнего Египта. Бог-творец. Между прочим, единственный из египетских богов, кого изображали в виде мужчины в плотной облегающей одежде, с посохом в руке. Бог-путник, странник. Пришелец! В марсианском комбинезоне, с лазерным посохом.... Город Гор-Пта... Гор — владыка небес, Пта — демиург, создатель. Да тут столько всяких параллелей и аналогий напрашивается! — Алекс Батлер возбужденно заерзал на полу. — Здесь был город Гор-Пта, это были их боги, боги марсиан. Именно марсианское потом стало древнеегипетским... Я не знаю, каким образом уцелела исповедь этого Нострадамуса и как оказалась в наших головах... Вообще, тут много чего не ясно, но ясно одно: этот Лик — не просто мертвая маска, что то здесь до сих пор функционирует и воздействует. Никакой мистики, никаких мифических стражей -просто аппаратура, которая нам и не снилась. Супераппаратура! И как она влияет на наши мозги, неизвестно...
Алекс Батлер решительно встал с пола и обвел взглядом бледные лица своих спутников:
— Надо искать выход! И как можно быстрее, пока мы не превратились в каких-нибудь орков.
— Господи, подскажи нам верный путь! — вырвалось у Флоренс.
Свен Торнссон тоже поднялся, подал ей руку и повернулся к ареологу:
— Никакой мистики, говоришь? А как же этот служитель Лучезарного? Он же каким-то образом видел будущее — я не думаю, что он все это просто выдумал со скуки.
