Они осторожно сели друг напротив друга.
— С вами собирается проконсультироваться один человек, — сказал Пэмброук. — Совсем скоро, намереваясь стать вашим постоянным пациентом.
Понятно? Поэтому–то мы и хотим водворить вас снова в ваш кабинет, мы хотим, чтобы он был открыт, дабы у вас была возможность принять его и провести курс лечения.
— П–понятно, — кивнул, произнес д–р Саперб, однако он все еще чувствовал себя очень неловко.
— Что касается остальных — тех, других, кого вы лечите, то нам это совершенно безразлично. То ли им становится еще хуже, то ли они выздоравливают, платят ли они вам огромные суммы или уклоняются от уплаты за лечение — нам абсолютно все равно. Нас интересует только этот отдельный человек.
— И после того, как он вылечится, — спросил Саперб, — тогда вы снова меня прикроете? Как и всех прочих психоаналитиков?
— Вот тогда и поговорим об этом. Но не сейчас.
— Кто этот человек?
— Этого я вам не скажу.
— Насколько я понимаю, — произнес д–р Саперб после некоторой паузы, вы прибегли к помощи аппаратуры фон Лессинджера для перемещения во времени с целью выяснения, каков будет результат моего лечения этого человека?
— Да, — ответил Пэмброук.
— Значит, у вас нет на сей счет сомнений. Я окажусь в состоянии его вылечить.
— Совсем наоборот, — сказал Пэмброук. — Вам не удастся ничем ему помочь; это как раз именно то, для чего вы нам и понадобились. Если бы он прошел курс лечения с помощью медикаментозных средств, то его душевное равновесие восстановилось бы обязательно. А для нас чрезвычайно важно, чтобы он и дальше оставался больным. Поэтому, поймите нас, доктор, нам необходимо существование хотя бы одного шарлатана — одного практикующего психоаналитика.
Пэмброук еще раз тщательно раскурил сигару.
— Поэтому наиглавнейшее наше предписание таково: не отвергать никого из новых пациентов. Понимаете? Какими бы безумными — или скорее, какими бы явно здоровыми — они вам ни показались.
Он улыбнулся. Его забавляла та скованность, которую продолжал испытывать психоаналитик.
Глава 2
Свет поздно горел в огромном многоквартирном жилом доме «Авраам Линкольн». Поскольку это был вечер Дня поминовения усопших, жильцам, всем шестистам, предписывалось в соответствии с договором найма собраться внизу, в размещавшемся в подвальном помещении здания зале для общих собраний. Вот они и проходили в зал — мужчины, женщины и дети; в дверях Винс Страйкрок, напустив на себя деловой, важный вид будто он солидный правительственный чиновник, при помощи их нового паспортного считывателя проверял документы по очереди всех без исключения, чтобы удостовериться в том, чтобы не проник сюда кто–нибудь посторонний из другого квартирного муниципального дома. Жильцы добродушно предъявляли ему свои документы, и вся процедура отнимала совсем немного времени.
— Эй, Винс, насколько нас задержат эта твоя механизация? — спросил старик Джо Пард, старейший по возрасту жилец дома; он въехал сюда с женой и двумя детьми еще в тот самый день, в мае 1992 года, когда это только что построенное здание только–только открылось для заседания. Жена его уже скончалась, дети повырастали, сами обзавелись семьями и съехали в другие дома, но Джо остался.
— Совсем ненадолго, — спокойно ответил Винс, — но зато исключены какие бы то ни было ошибки. Автоматику не проведешь — она начисто лишена субъективности.
До сих пор, выполняя в качестве общественного поручения обязанности вахтера, он пропускал входящих, полагаясь, в основном, на свою способность узнавать их. Но именно поэтому он как–то пропустил парочку хулиганов из «Дворца Родин Хилл», и они испортили все собрание своими вопросами и репликами. Больше такое не повторится; Винс Страйкрок поклялся в этом, поклялся себе и своим соседям по дому. И отнесся к этому самым серьезным образом.
Раздавая ксерокопии повестки дня, миссис Уэллс, неизменно улыбалась, говорила нараспев:
— Пункт «три а» «Выделение средств на ремонт крыши» перенесен в пункт «четыре а». Пожалуйста, обратите на это внимание.
Жильцы получали свои повестки дня, а затем делились на два потока, направлявшиеся в противоположные концы зала: либеральная фракция дома занимала места справа, консерваторы — слева, каждая из них делала вид, что другой вообще не существует. Те же немногие, кто не примыкал ни к одной из фракций, — жильцы, совсем недавно поселившиеся в доме или просто чудаки рассаживались сзади, застенчивые и молчаливые, в то время как остальная часть помещения прямо–таки гудела от множества одновременно проводившихся небольших совещаний. Общая обстановка, настроение зала характеризовались определенной терпимостью друг к другу, однако сегодня — все жильцы это прекрасно понимали — схватка предстоит нешуточная. По–видимому, обе стороны неплохо к ней подготовились. Здесь и там шуршали документы, петиции, вырезки из газет, их передавали из рук в руки.
На возвышении за столом президиума вместе с четырьмя членами домового попечительского совета сидел и председатель сегодняшнего собрания Дональд Тишман. Ему было до чертиков тошно от разворачивавшегося перед ним балагана. Человек миролюбивый, он весь аж съеживался от этих яростных перебранок. Даже просто здесь сидеть Тишману явно было невмоготу, а ведь именно ему сегодня вечером придется принимать самое активное участие в предстоящем собрании. Судьба усадила сегодня его на этот председательский стул, как это делалось по очереди с любым другим жильцом, но вот, разумеется, как раз сегодня вечером достигнет своей кульминации решение школьного вопроса.
Помещение почти заполнилось, теперь Патрик Дейль, нынешний капеллан здания, выглядя не слишком счастливым в своем длинном белом облачении, поднял руки, прося тишины.
— Вступительная молитва, — хрипло провозгласил он, прочистил горло и поднял небольшую карточку. — Пусть каждый, пожалуйста, закроет глаза и склонит голову.
Он бросил взгляд в сторону президиума, откуда Тишман кивком головы дал ему свое согласие продолжать.
— Отец наш небесный, — декламировал Дойль, — мы, жильцы муниципального жилого дома «Авраам Линкольн», умоляем тебя благословить наше сегодняшнее собрание. Мы… э… просим тебя, чтобы ты в своей милости позволил нам собрать средства, необходимые для ремонта крыши, неотложность, которого уже ни у кого не вызывает сомнений. Мы просим также, чтобы были исцелены наши немощные и чтобы при рассмотрении заявлений тех, кто возжелает жить вместе с нами, мы проявляли мудрость в том, кого принять в свой круг, а кого — отвергнуть. Мы еще просим о том, чтобы никто из посторонних не мог прокрасться к нам и нарушить спокойствие нашей законопослушной жизни. В заключение особо просим о том, чтобы всегда была здорова наша Николь Тибо.
— Аминь, — дружно подхватили все собравшиеся.
Поднявшись со своего стула, Тишман произнес:
— А теперь, прежде, чем приступим к официальной части нашего собрания, давайте потратим несколько минут на то, чтобы посмотреть, что нам приготовили наши таланты. Я думаю, это доставит вам немало удовольствия. Откроют наш небольшой концерт самодеятельности три девочки Фетершмуллер из квартиры двести пять. Они исполнят балетный танец под мелодию «Я возведу лестницу к звездам».
