Хорошо, если бы это произошло не на французской территории, а, как Дер Альте любил выражаться, на своей собственной. Вот прусский негодяй, отметил про себя Винс. Нам ни за что не следовало допускать тебя в нашу федерацию, которую мне самому хотелось бы назвать «нашим собственным вигвамом» — ее нужно было ограничить лишь Западным Полушарием. Но мир становиться все более тесен. Когда организовываются колонии на расстоянии многих миллионов миль на какой–то иной планете или на спутниках иных планет, три тысячи миль, отделяющие Нью–Йорк от Берлина, не кажутся чем–то существенным. И, видит Бог, как этого добивались немцы!
Подняв телефонную трубку, Винс позвонил управляющему дома.
— Моя жена, Жюли, — я имею в виду свою бывшую жену, — она сняла другую квартиру вчера поздно вечером в нашем же доме?
Если бы ему удалось выяснить ее местонахождение, Винс возможно, позавтракал бы с нею, и этого немало приободрило бы его. Он с надеждой ждал ответ.
— Нет, мистер Страйкроку. — Пауза. — В наших записях ничего такого не значится.
Вот незадача, подумал Винс, и положил трубку.
Что такое все–таки брак? Взаимная договоренность делиться всем, например, мнениями, касающимися смысла ранней утренней речи Дер Альте.
Плюс уверенность в том, что кто–то будет готовить тебе завтрак, перед отправкой на работу в детройтский филиал фирмы «Карп унд Зоннен Верке».
Да, брак означал взаимную договоренность, в соответствии с которой один из состоящих в нем мог заставить другого заниматься тем, что ему самому не очень–то по нраву, например, приготовление пищи — он терпеть не мог употреблять пищу, которую сам готовил. Холостякуя, он питался в домовом кафетерии. И теперь такая перспектива снова маячила перед ним. Мэри, Джин, Луиза, теперь Жюли; четыре женитьбы, последняя самая непродолжительная. Он неуклонно катится вниз. Может быть, упаси от такого, господи, он латентный гомик?
А с экрана телевизора Дер Альте продолжал изрекать:
— …А подобная полувоенная деятельность напоминает эпоху Варварства и поэтому тем более должна быть отвергнута «Эпоха Варварства» — так благозвучно именовался период господства нацистов в середине прошлого века, теперь отстоявший почти на сто лет, и все–таки еще вспоминаемый, пусть и в искаженном виде, но очень ярко.
Поэтому–то и приберег Дер Альте к услугам телеэфира–для того, чтобы осудить «Сыновей Иова» новейшую организацию квазирелигиозного свойства, созданную различными сумасбродами, которые смело фланировали по улицам, провозглашая призывы к очищению национальной этнической среды и другие, столь же идиотские и малопонятные для непосвященных требования. Его выступление означало ужесточение законодательства, препятствующего общественной деятельности лиц, которые являются по каким–либо признакам странными, особенно тех, кто родился в году обильного выпадения радиоактивных осадков после испытания атомных бомб, в частности, после особо мощных ядерных взрывов в Народном Китае: и вообще максимальное ограждение общества от лиц с какими–либо отклонениями от нормы.
Это относится и к Жюли, предположил Винс, ведь она бесплодна.
Поскольку она не может рожать детей, ей не будет разрешено голосовать на выборах… Увязать одно с другим можно было, разумеется, только под влиянием каких–то внутренних, не поддающихся осмыслению страхов логически такое возможно только для таких обитателей Центральное Европы, как немцы. А что может получиться в результате? Хвост, который машет собакой, отметил он про себя, вытирая лицо полотенцем. Мы в Северной Америке являемся такой собакой, Рейх — хвостом. Что за жизнь! Может, все–таки лучше эмигрировать в какую–нибудь под неярким, тускло мерцающим бледно–желтым солнцем, где даже тварей с восемью ногами и жалом допускают к урнам для голосования, где нет сыновей Иова?
Не все «особые» люди были на самом деле такими уж сильно странными, но довольно большое число их считалось необходимым — и не без веских оснований отправлять в эмиграции. Кроме того, готовы были эмигрировать многие ничем не примечательные люди, которые просто устали от жизни на перенаселенной, чрезмерно бюрократизированной планете Земля наших дней, независимо от того, жили ли они в СШЕА или во Французской Империи, или в народной Азии или в Свободной — то есть, черной — Африке.
В кухне он стал поджаривать бекон и яйца. И пока бекон жарился, он решил накормить единственное домашнее животное, которое ему разрешалось держать в квартире, — Георга III, свою маленькую зеленую черепашку. Георг III питался сушенными мухами (25 процентов белков — продукт более питательный, чем пища употребляемая людьми), булочкой с рубленным бифштексом и муравьиными яйцами — завтраком, который побудил Винса Страйкрока глубоко задуматься над аксиомой «о вкусах не спорят» — что в равной степени относилось и к вкусам многих людей, особенно в восемь часов утра.
Даже в столь недавнее время, как пять лет тому назад, в доме «Авраам Линкольн» можно было держать домашнюю птичку, но теперь это было совершенно исключено. И действительно, такая птичка создавала слишком много шума. В соответствии с параграфом номер двести пять домовых «Правил внутреннего распорядка» запрещалось кому бы то ни было свистеть, петь, щебетать и чирикать. Черепаха же была существом безгласным — так же, как и жираф, но ведь жирафы в принципе все–таки могли поднять голос, как и такие большие друзья человека, как собака и кошка, давние его спутники, которые поисчезали еще в годы правления Дер Альте Фридриха Хемпеля, которого Винс едва ли помнил. Поэтому дело здесь было собственно не в немоте, и ему оставалось, как неоднократно и прежде, только строить догадки л тех истинных причинах, которыми руководствовалась партийная бюрократия. Ему никак не удавалось понять ее мотивы, м в некотором смысле он был даже доволен этим. Это доказывало, что он лично не является духовно причастным ко всему этому.
На экране телевизора высохшее, вытянутое, одряхлевшее лицо исчезло, и паузу заполнила музыка. Перси Грейнджер, мелодия под названием «Гендель на берегу», вряд ли можно было придумать что–нибудь более пошлое. Вполне подходящий постскриптум к тому, что происходило до этого, отметил про себя Винс. Он вдруг щелкнул каблуками, вытянулся по стойке «смирно», пародируя немецкую воинскую выправку, подбородок высоко вздернут, руки по швам — он стоял по стойке «смирно», повинуясь бравурной мелодии, которой власти, так называемые «Гест», или в народе просто «хрипы», считали уместным заполнять телепаузы. Черт возьми, выругался про себя Винс, и взметнул руку в старинном нацистском приветствии.
Из телевизора продолжала литься маршевая музыка.
Винс переключился на другой канал.
А здесь на экране на какое–то мгновение мелькнул с виду затравленный мужчина в самой гуще толпы, которая, похоже приветствовала его; мужчина, сопровождаемый с обеих сторон явно переодетыми полицейскими, исчез в припаркованном тут же автомобиле. В это же самое время телекомментатор заявил:
— …И точно также, как и в сотнях других городов СШЕА, доктор Джек Даулинг, здесь, в Бонне, взят под стражу; арестован ведущий психиатр венской школы после того, как выступил с протестом против вступления в силу только что одобренного законопроекта, так называемого Акта Макферсона…
