— Послушайте, Конгросян, — грубо оборвал его Пэмброук, направляя дуло своего пистолета на пианиста–психокинетика. — Зачем это вам понадобилось отсылать отсюда бригаду телевизионщиков. Она мне нужна в этом кабинете, Николь должна выступить перед страной. Ступайте и скажите им, чтобы они вернулись.
— Он сделал пистолетом недвусмысленный жест в сторону Конгросяна.
— Или разыщите служащего Белого Дома, который…
Он неожиданно осекся. Пистолет сам собою выскользнул из пальцев Пэмброука.
— Помогите мне! — взвыл Конгросян. — Он становится мною, а мне не остается ничего другого, как быть им!
Пистолет исчез в теле Конгросяна.
В руке же Пэмброука оказалась розовая губчатая масса легочной ткани; он тут же выронил ее на пол, а Конгросян одновременно с этим пронзительно закричал от боли.
Николь зажмурила глаза.
— Ричард, — раздраженно простонала она, — прекратите это. Возьмите себя в руки.
— Хорошо, — произнес Конгросян и беспомощно хихикнул. — Я теперь смогу высвободиться из своей бренной оболочки, выложить всего себя, разбросав по полу все свои жизненно важные части тела; может быть, если повезет, я каким–то образом сумею и позапихивать их назад.
Открыв глаза, Николь произнесла:
— Вы можете избавить меня от всего этого, сейчас? Переместив меня куда–то далеко–далеко отсюда, Ричард? Пожалуйста.
— Я не могу дышать, — с трудом ловя воздух широко раскрытым ртом, пожаловался Конгросян. — Часть моей дыхательной системы оказалась у Пэмброука, и он не смог удержать ее в руках; он не позаботился о ней, уронив ее на пол.
Он показал рукой на полицейского.
Лицо Пэмброука побелело, какая–то печать безнадежности легла на него.
— Он что–то выключил внутри меня, — очень тихо произнес комиссар НП.
— Какой–то существенный для нормального функционирования организма орган.
— Верно, верно! — пронзительно взвизгнул Конгросян. — Я вывел из строя у вас — нет, нет не стану говорить, что.
— Он с самодовольным видом ткнул пальцем в сторону Пэмброука.
— Только вот что я вам скажу. Вы проживете еще, ну, скажем, примерно часа четыре. — Он рассмеялся. — Что вы на это скажете?
— Вы можете восстановить у меня этот орган? — еле выдавил из себя Пэмброук.
Боль исказила все его лицо; теперь было ясно, какие тягчайшие муки ему приходилось испытывать.
— Если я захочу, — сказал Конгросян. — Но я не пожелаю этого сделать, так как нет у меня на это времени. Мне нужно в первую очередь собрать самого себя.
— Он нахмурился, сосредоточился.
— Я всецело поглощен тем, что отторгаю все инородные предметы, которым удалось проникнуть внутрь меня, — пояснил он, обратив внимание на недоуменные взгляды Пэмброука и Николь. — Я хочу стать прежним, таким, каким я был всегда — а для этого я намерен привести в порядок все, чему положено находиться внутри меня.
— Он вперился взглядом в розовую губчатую массу легочной ткани, валявшуюся на полу.
— Ты — это я, сказал он ей. — Ты — часть меня, часть того мира, который составляет мою неповторимую индивидуальность. Ты можешь принадлежать только мне. Понятно?
— Пожалуйста, уведите меня отсюда как можно подальше отсюда, взмолилась Николь.
— Ладно, ладно, — раздраженно согласился Конгросян. — Где же вам больше всего хотелось оказаться? В каком–нибудь другом городе? На Марсе?
Никто не знает, как далеко я в состоянии переместить вас, — да я и сам толком не знаю. Как отметил мистер Пэмброук, по сути я так и не удосужился научиться пользоваться своими способностями в политических целях. Но все равно я теперь причастен к большой политике.
— Он восторженно засмеялся.
— Что вы скажете насчет Берлина? Я могу переместить вас отсюда прямехонько в Берлин. В этом я нисколько не сомневаюсь.
— Куда–нибудь, — простонала Николь.
— Я придумал, куда мне вас отправить, — неожиданно воскликнул Конгросян. — Я знаю, где вы будете в полной безопасности, Никки. Поймите, я очень хочу, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Я верю в вас; я знаю, что вы существуете на самом деле. Что бы там не врали эти гнусные информ–машины. Я вот что хочу сказать — они бессовестно лгут. Я имею полное право это утверждать. Они пытаются расшатать мою веру в вас; все они — это одна шайка, которая собралась и сговорилась твердить одно и то же.
Он замолчал, чтобы перевести дух, затем продолжил:
— Так вот, я переправлю вас в мою усадьбу в Дженнере, в Калифорнии.
Вы можете там оставаться с моей женой и сыном. Пэмброуку там до вас не добраться, потому что к этому времени его уже не будет в живых. Я вот только что перекрыл нормальную работу еще одного очень важного органа у него внутри. Теперь ему не протянуть и пяти минут.
— Ричард, позвольте ему… — начала было Николь и тут же осеклась, потому что все вокруг нее вдруг исчезло.
Конгросян, Пэмброук, ее кабинет в Белом Доме — все перестало для нее существовать. А сама она оказалась в сумраке тропического леса. С отсвечивавших рассеянный свет листьев капала влага; почва под ногами была податливая, пропитанная водой. Вокруг стояла мертвая тишина.
Перенасыщенный сыростью лес был совершенно безмолвен.
Она была в нем абсолютна одна.
Постояв какое–то время, она побрела, сама не зная, куда. Она ощущала себя какой–то одеревеневшей, бесконечно старой, каждое движение давалось ей с немалым трудом; впечатление у нее было такое, будто простояла она здесь в тишине, под этим нескончаемым дождем, добрых миллион лет.
Впереди сквозь переплетения лиан и заросли мокрых кустарников виднелись очертания полуразвалившегося, давно некрашеного дома из калифорнийского мамонтова дерева. Николь побрела к этому дому, обняв плечи руками, вся дрожа от холода.
Отбросив в сторону последнюю мешавшую ей ветку, она увидела припаркованное на подъездной дорожке с виду совершенно первобытное такси–робот.
Отворив дверцу такси–робот, она произнесла повелительным тоном:
— Отвези меня в ближайший город.
Механик такси остался совершенно равнодушным к ее распоряжению, будто он давно вышел из строя.
— Ты, что, не слышишь меня? — громко сказала Николь.
Со стороны дома до нее донесся женский голос.
— Прошу прощения, мисс. Это такси нанято людьми из звукозаписи; оно не станет вас слушаться, так как повинуется только тем, кто его нанял.
— О, — вырвалось у Николь, после чего она выпрямилась и захлопнула дверцу. — жена Ричарда Конгросяна?
— Да, — ответила женщина и стала спускаться по дощатым ступенькам. А вы… — она прищурилась, — …вы Николь Тибо?
