Хочешь, чтобы я начал с самого начала? С инцидента, происшедшего еще на Земле, когда я работал в «Короне»?
– Начинай с чего хочешь, – великодушно согласился Добрый Папа.
– Знаешь ли ты, что такое шизофрения, Добрый Папа?
– Думаю, что очень хорошо знаю, Джекки, – откликнулся Добрый Папа.
– Это самая таинственная болезнь во всей медицине, вот что это такое. И проявляется она в каждом шестом человеке, это очень много людей.
– Да, безусловно.
– Так вот, когда–то у меня было то, что называется реактивным полиморфным шизофреническим приступом, – сообщил Джек, наблюдая за движениями механизма. – И это было круто, Добрый Папа.
– Верю–верю.
– Теперь я понял твое назначение. Я знаю, для чего ты создан, Добрый Папа. Мы далеко от Дома. За миллионы миль. Наши связи с земной цивилизацией еле ощутимы. И многие испытывают ужасный страх, Добрый Папа, потому что с каждым годом эти связи становятся все тоньше и тоньше. И вот школа решила организовать для детей, рожденных здесь, земную обстановку. Например, камин. У нас на Марсе нет каминов; мы обогреваемся маленькими атомными печками. А это нарисованное стеклянное окно – песчаные бури давно бы сделали его непрозрачным! Да вокруг тебя вообще нет ни одной вещи, которой мы бы в действительности пользовались здесь. Ты знаешь, что такое бликмен, Добрый Папа?
– Не стал бы утверждать однозначно, Джекки. А что такое бликмен?
– Бликмены – коренная марсианская раса. Ты хоть знаешь, что ты на Марсе, а?
Добрый Папа кивнул.
– Шизофрения, – продолжал Джек, – одна из сложнейших проблем человеческой цивилизации. Короче говоря, Добрый Папа, я эмигрировал на Марс из–за этого приступа шизофрении, который пережил в возрасте двадцати двух лет. Я был разбит вдребезги. Из–за сложных городских условий мне пришлось уехать и перебраться в более примитивную среду, предоставляющую большую свободу. Обстоятельства так на меня давили, что оставалось только два выхода – эмигрировать или сойти с ума. Этот кооперативный дом! Ты можешь себе представить здание, этаж за этажом уходящее под землю и возносящееся вверх, как небоскреб, с таким количеством людей, что им необходим специальный супермаркет? Я сходил с ума, стоя в очередях. И все стоящие в очереди – в книжном магазине или супермаркете – жили в одном доме, представляешь, Добрый Папа? Целое общество, живущее в одном доме. А сегодня даже этот дом кажется маленьким по сравнению с теми, что строятся. Ну, что скажешь?
– Боже мой, – покачал головой Добрый Папа.
– Так вот что я думаю, – продолжил Джек. – Я считаю, что Общественная Школа вместе с вами, автоматами, готовит новое поколение шизофреников. Вы расщепляете психику детей, потому что учите их ориентироваться в среде, которой не существует. Ее даже на Земле уже нет. Она устарела. Спроси Доброго Тюремщика, и он тебе скажет, что настоящая интеллигентность должна быть практичной – или это не интеллигентность. Я слышал, как он говорил, что она должна быть средством адаптации. Ну что, Добрый Папа?
– Да, Джекки, должна.
– Вы должны учить, как нам…
– Да, Джекки, должна быть, – перебил его Добрый Папа. – И тут при свете фонарика Джек увидел, как соскользнула зубчатая передача, и фаза программы повторилась.
– Вот я тебя и поймал, – заметил Джек. – У тебя стерся один зубец в передаче, Добрый Папа.
– Да, Джекки, должно быть.
– Ты прав, все рано или поздно снашивается, ничто не вечно. Перемены – единственная постоянная жизни. Правильно, Добрый Папа?
– Да, Джекки, должно быть.
Отключив автомат от источника питания, Джек начал разбирать цепь, подбираясь к износившейся передаче.
– Вам снова повезло, – заметила школьный мастер, когда полчаса спустя Джек вышел из комнаты, утирая рукавом пот.
– Да. – Он был абсолютно изможден. Часы показывали четыре; скоро рабочий день закончится.
Школьный мастер проводила его до стоянки.
– Я очень довольна тем, как любезно вы откликнулись на наши просьбы. Я позвоню мистеру И и поблагодарю его.
Джек кивнул и залез в вертолет – сил не оставалось даже на прощание. Вскоре он уже поднимался – утиное яйцо школы внизу уменьшалось и уменьшалось. Ее удушающая атмосфера рассеялась, и он снова задышал полной грудью.
Включив передатчик, Джек сообщил:
– Мистер И, говорит Джек. Со школой покончено. Что дальше?
После паузы деловой голос И сообщил:
– Джек, нам звонил мистер Арни Котт из Льюистауна, просил починить диктофон, представляющий для него огромную ценность. Поскольку все остальные заняты, я посылаю тебя.
Глава 6
Арни Котту принадлежал единственный на Марсе клавесин. Впрочем, инструмент был расстроен, а на Марсе, как ни крути, настройщиков клавесинов не было.
Вот уже месяц, как он пытался обучить этому делу своего ручного бликмена. Бликмены обладали замечательным музыкальным слухом, и конкретно этот, кажется, понимал, чего от него добивается Арни. Гелиогабалу был предоставлен перевод инструкции по настройке инструмента на бликменский диалект, и Арни ожидал результатов со дня на день. Но пока на клавесине играть было невозможно.
Вернувшись в Льюистаун после посещения Энн Эстергази. Арни Котт пребывал в мрачном расположении духа. Смерть Норберта Стайнера уже сама по себе была ударом ниже пояса, и Арни чувствовал, что ему придется предпринять решительные шаги, дабы как–то компенсировать его исчезновение. Часы показывали три. И что он получил в результате своей поездки в Новый Израиль? Только неприятности. Энн, как всегда, убедить ни в чем не удалось: она намерена продолжать свои любительские кампании и акции, ее совершенно не волновала перспектива стать посмешищем для всего Марса.
– Черт побери, Гелиогабал, или ты настроишь этот проклятый инструмент сейчас же, или я вышвырну тебя из Льюистауна! – в ярости обрушился Арни на бликмена. – Можешь убираться в пустыню и жрать свеклу и коренья вместе с остальными тебе подобными.
Бликмен, сидевший на полу, мигнул, бросил на Арни внимательный взгляд и снова вернулся к инструкции.
– Здесь ничего невозможно починить, – проворчал Арни.
«Весь Марс – один большой Шалтай–Болтай. Все ржавеет и превращается в бесполезный хлам», – думал Арни. Иногда ему казалось, что он возглавляет огромную свалку.
Снова он вспомнил вертолет компании И, с которым повстречался в пустыне, и нахала, который им управлял. «Независимые гады, – отметил про себя Арни. – Надо бы посшибать с них спесь. Знают себе цену! Чувствуют свое значение в экономике планеты – и это прямо на лицах у них написано: «Никому не станем кланяться“, ну и так далее». С хмурым видом Арни мерял шагами приемную своего дома в Льюистауне, который держал помимо квартиры в здании союза.
